Должно ли детство быть счастливым? - Екатерина Мурашова

Сейчас Вася школу практически не посещает. В среднем удается выгнать его туда раз в неделю. Никуда не ходит, по дому ничего не делает, еду сжирает по ночам прямо из кастрюль, личной гигиеной тоже не увлекается. На все материны попытки убеждения отвечает: отвали! — с добавлением мата.

— Ваша семья — это вы, Вася…?

— Все, мы вдвоем. Была еще моя мама, она пять лет назад умерла.

— Васин отец?

— Вася его не знает. Да и я про него уже больше десяти лет ничего не слышала. Жив ли? Он женат был, у него семья. Он с самого начала сказал, что там разводиться не собирается, ему все удобно, а со мной так, поразвлечься, а когда узнал о ребенке, предлагал деньги на аборт и сразу предупредил, что помогать никак не собирается.

— Ситуация серьезная, — предупредила я. — Никакие разговоры-уговоры тут не помогут, действовать надо решительно. Может быть, выбросить этот компьютер к чертовой матери? Если ему понадобится другой, то пусть выйдет из дома, пойдет и заработает на него — ему исполняется шестнадцать, с шестнадцати у нас на работу берут вполне официально.

— Да, я все понимаю, — кивнула мать и оставила голову и взгляд опущенными. — Но… я боюсь…

— Чего?

— Его, Васю. Он метр восемьдесят три ростом и, если ему перечить, бешеным делается. Боюсь, если я сделаю, как вы говорите, он меня убьет… или покалечит… Как же он тогда?!

Я посмотрела на нее внимательно и вдруг с ужасом поняла, что ее опасения вовсе не умозрительные. Что-то такое уже было, было, и не один раз… Но беспокоится она, конечно, не о себе, а о сыночке, которому с детства никогда ни в чем не могла отказать!..

* * *

Это вариант домашнего насилия, о котором не то что не говорят — его просто как бы не существует. Подростки — всегда праведно страдающая сторона. Они такие ранимые, они так тонко чувствуют. Масса книжек про то, как родители неправильно и жестоко с ними обращаются, не учитывают их тонкость и ранимость.

Недавно одна женщина показывала мне жуткие синяки, которые оставила на ее руках и предплечьях ее дочь-подросток. Девочка просто хотела, чтобы мать вышла из кухни — она, видите ли, мелькала перед глазами и мешала ей спокойно поесть перед телевизором. А мать после работы хотела приготовить обед (им обеим) на завтра.

— Вообще ничего не буду делать! — прорыдала униженная и фактически избитая мать. — Сама себе готовь! И продукты покупай!

— Ты по закону обязана меня до восемнадцати лет всем обеспечивать! — заявила дочка с третьим размером бюста. — Это права ребенка. Нам в школе на уроке рассказывали.

Они молчат и до последнего «не выносят сор из избы». Им просто жутко стыдно. Да и помощи нет нигде. Я знаю, где и как помогут жертве насилия — ребенку, подростку. Если вскроются факты, общество возмутится и более или менее конструктивно встанет на его защиту. Я знаю, куда позвонить и где укрыться женщине, которую бьет муж или сожитель. А вот этим? Кроме всего прочего, они твердо знают: в конце концов все осудят их самих. Этим матерям никто даже не сочувствует. Если и не говорят, то думают обязательно: что ж, сама виновата, сама такого (такую) воспитала! Вот теперь и расхлебывай!

При этом здесь существуют те же общественные стигмы, что еще недавно бытовали, допустим, при обсуждении жертв сексуального насилия или ВИЧ: да кто им в основном болеет-то, вы посмотрите?! Живи нормально, не связывайся с подозрительными, не ходи по темным улицам, и все будет с тобой в порядке. Вляпалась? Сама виновата!

Вот и здесь: да где это такое происходит, что́ вы рассказываете? Наверное, в каких-нибудь уж совсем «простых» или даже социально неблагополучных семьях. Поэтому я специально рассказала историю, где мама — библиотекарь. А женщина с синяками имеет собственный бизнес, а ее дочь учится в частной школе.

Никто, кстати, в этом праведном гневе («Сама такого воспитала!») не вспоминает про «испарившихся» отцов, они тут как бы и ни при чем. Получается, что совсем не воспитывать, просто игнорировать зачатых и рожденных детей — лучше, чище, удобнее, общественно приемлемее? Равноправие полов? Да я вас умоляю!

Но что же делать? Я обычно предлагаю матерям включить «Большого Павиана» — главу семьи — и четко продумать, проговорить вслух и соблюдать так называемый «семейный договор». Как правило, агрессивные, эмоционально нестабильные подростки трусливы и при предъявлении последовательно, уверенно и понятно (с точки зрения вектора) действующей силы становятся намного адекватнее. Но тут есть затык: если бы они (эти матери) в принципе могли это сделать, так они бы и не оказались в такой ситуации!

Очень мало кто на моей памяти решился-таки, перестроил что-то очень существенное у себя внутри — и смог. Буквально пересчитать по пальцам. А остальные? Кто им поможет? Подростки эти к психологам ходить отказываются, и заставить их невозможно. Участковый милиционер (если мать решается к нему обратиться) обычно соглашается припугнуть, провести одну беседу, которой хватает недели на две. Школа старается от таких подростков, как Вася, просто избавиться, или у них в школе всё в порядке (как у дочери дамы с синяками) и там просто никто ни о чем не догадывается.

Общественное мнение, как я сказала, однозначно осуждает самих матерей. В церкви (несколько приходивших ко мне женщин туда обращались) советуют молиться о вразумлении чада.

Ждать восемнадцати, избегая прямых и опасных конфронтаций, а потом просто отправлять в армию (самцов) и всех отселять явочным порядком? Ничего себе, счастливое материнство получается…

Но, может быть, есть еще какие-то варианты? Я их не знаю. Но каждый раз после очередного визита такой мамы обещала себе озвучить существующую проблему. Вот, озвучила.

В некотором смысле эта история — продолжение предыдущей. Та же тема. Но одновременно она показывает, насколько индивидуальна каждая личная и семейная судьба и ограниченны любые попытки грести всё под одну (любую) «психологическую гребенку».

Невысокий мужчина с длинным породистым носом (ноздри нервически раздуваются, тонкие пальцы нервически крутят ключи, видимо, от машины) и крупный, рыхловатый подросток с носом-картошкой (вид флегматично-отстраненный) сидели на одной банкетке в коридоре поликлиники возле моего кабинета. Сидели на разных ее концах, полуотвернувшись друг от друга. И смотрели в разные стороны.

— Можно зайти? — спросил мужчина.

Я решила: конечно, они не вместе! Парень просто кого-то ждет, — и сказала:

— Заходите!

Зашли вместе. Сели максимально удаленно и по-прежнему избегают смотреть друг на друга. Неужели все-таки отец и сын?! Сын — копия отсутствующей матери? А может быть, мальчик в семье приемный?

«Ну чего гадать, — подумала я. — Сейчас мужик мне все объяснит».

— Говори! — велел подростку мужчина.

«Сейчас огрызнется и откажется, — вопреки собственным намерениям, снова предположила я. — Скажет: тебе надо — ты и говори!»