Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Кэтрин не колебалась.

– Ты научишь меня?

– Всему, чему можно научить. Руки от рождения, многое можно узнать только на опыте, но, если у тебя есть дар целительницы, я помогу ему развиться и научу применять на благо другим.

Немного ошеломленная таким поворотом событий, Кэтрин спросила себя, почему повитуха обратилась к ней с этим предложением. Ведь остальным своим клиентам она ничего подобного не говорит?

– Оливер попросил тебя взять меня под свое крылышко? – подозрительно поинтересовалась она.

– Ха! – фыркнула Этельреда. – Узнай он, что я собираюсь тебя учить, он порвал бы свою кольчугу. – Нет, если уж я и беру тебя под крылышко, то не только для твоей пользы, но и для своей.

Она подняла с колена трясущуюся руку и с трудом пошевелила пальцами.

– Взгляни. Все было в порядке до удара, который приключился со мной в холода последней зимой. Тело слабеет. Я родилась в год великой битвы при Гастингсе, вот и выходит, что теперь мне три раза по две дюжины и еще десять. Будет чудом, если мне удастся дожить до четырех полных дюжин, а у меня нет ни дочери, ни родни, кому я могла бы передать свои знания. А коли не удастся мне найти никого вскорости, они умрут вместе со мной.

Кэтрин выслушала все это и слегка испугалась. Ее всегда влекло к себе двойное умение повитухи и целительницы-знахарки. Может быть, из-за тайны, из-за могущества, которое знание давало их владелице. А может быть, ей просто хотелось чувствовать себя менее уязвимой.

– Но почему Оливер станет возражать?

Этельреда снова фыркнула.

– Он мужчина, и как все мужчины опасается женских дел. Кроме того, он боится.

– Боится? – заморгала Кэтрин.

– Его жена умерла в родах. Она мучилась три дня, и ни я, ни кто другой не могли спасти ее. Устье ее лона не раскрылось, поэтому нельзя было даже извлечь ребенка по кусочкам, чтобы спасти жизнь матери. В конце концов пришлось сделать кесарево сечение, когда она уже умерла. – Повитуха покачала головой. – Он едва пережил это.

– Я знала, что его жена умерла, – проговорила Кэтрин дрожащим голосом, – но как это произошло, я не знала.

– Теперь знаешь, и молчи, – Этельреда предостерегающе подняла указательный палец. – Я не сплетница, разносить слухи – не мое дело. Повитуха должна держать рот на замке, как священник после исповеди, за исключением редких случаев. Вот таких, как сейчас. Молодой господин Оливер терпит меня из-за семейных традиций и благодаря старой привязанности, но он не любит ни повитух, ни женских дел. Сейчас, правда, он ведет себя получше, чем в детстве, но все еще очень стесняется.

– Я ничего не скажу.

Кэтрин вспомнила, как в Пенфосе рыцарь утешал умирающую Эмис. Как тяжело, наверное, ему было, если учесть, что произошло с его женой…

– Ну, так, – отрывисто проговорила Этельреда. – Ты все еще хочешь учиться?

Кэтрин посмотрела на старую повитуху в простом домотканом платье и подумала о страхе, уважении и враждебности, которые неразрывно связаны с ее ремеслом. От ее умения зависит жизнь. На одной стороне монеты – глубокое удовлетворение, на другой – опасность и отчаяние.

– Наше дело не для слабых желудком и духом, – проговорила старуха, словно прочитав ее мысли.

Кэтрин сглотнула и откликнулась на зов судьбы. Ее голос прозвучал в ушах, как чужой:

– Да, я хочу учиться. Мне нужно знать, ради чего жить.

Она оглядела женские покои. Здесь цели в жизни ей не найти. Утреннее шитье в компании с Эдон оставило чувство раздражения и ощущение, что она попала в курятник. Хватит!

– Но у меня есть обязательства перед графиней, – невольно пробормотала молодая женщина.

Этельреда покачала указательным пальцем.

– Если на пути лежат камни, их можно либо убрать, либо обойти, либо просто остановиться. Я знаю графиню Мейбл. Она благосклонно отнесется к твоему обучению. Графиню устроит, что ей не придется посылать в лагерь всякий раз, когда понадобится успокаивающее питье или немного розового крема, чтобы втереть его в руки.

Кэтрин с сомнением кивнула, все еще не вполне убежденная. Повитуха вернула ей чашу и легко встала на ноги.

– Что же, я, пожалуй, пойду. Завтра вернусь, поговорим и, если ты не передумаешь, начнем обучение.

Снова порывшись в сумке, она достала небольшой сложный узелок, свитый из красной, черной и белой шерсти, который висел на красной веревке.

– Вот. Возьми и носи на шее. Все знахарки имеют при себе целебную веревочку, которая напоминает им о милосердии Троицы.

Кэтрин взяла талисман.

– Отец, Сын и Святой Дух.

Старуха внимательно посмотрела на нее и поправила: – Дева, Мать и Старуха. Магия женщин. Молодая женщина не менее внимательно посмотрела ей в глаза, и по ее спине пробежал холодок.

– Это не опасно?

– Опасно ровно настолько, насколько опасным занятием это делают мужчины. Разве благая Дева Мария – не Дева и Мать? И разве мать Иоанна Крестителя не оставила далеко позади себя возраст рождения, когда родила его?

Кэтрин начала потихоньку понимать, почему Оливер порвет свою кольчугу, если узнает, что предлагает Этельреда. Это не просто искусство повитухи, но и одновременное вхождение в древнюю религию женщин, пусть и замаскированную под учение о святых женского пола.

– Разумеется, тебе вовсе необязательно носить его, – слегка пожала плечами Этельреда. – Узелок значит ровно то, что вкладывает в него каждый человек, а что касается меня, то я приготовила его в подарок.

Кэтрин посмотрела на веревочку в своей ладони. Какой сложный, тщательно сплетенный, красивый узел! Она внезапно решилась, продела веревку через голову и спрятала узелок под платье.

– Я принимаю его как подарок.

Этельреда, явно довольная, кивнула. Взгляд ее стал менее пронзительным.

– Не подумай только, что я плохая христианка. Просто старые боги и богини – и их дела – тоже есть.

В этот момент вернулась Эдон, которая успела обежать со своим камнем всех в комнате, и старуха на мгновение прижала палец к губам.

– Я должна попрощаться с тобой, госпожа, – обратилась она к блондинке. – Завтра вернусь и проверю, как дела, хотя и так все идет хорошо, Господи благослови.

Эдон довольно разрумянилась.

– Джеффри говорит, что я стану отличной матерью.

– Да, да. Я-то знаю, что он отличный муж и отец, – отозвалась Этельреда.

В ее глазах, правда, промелькнула подозрительная искорка, но старуха постаралась спрятать их от Кэтрин, резко отвернулась и закашлялась.

Молодая женщина смотрела, как она медленно идет через покои. Около двери повитуха задержалась и направилась в уголок, где в одиночестве сидела над своей вышивкой Рогеза де Бейвиль. Они коротко о чем-то переговорили приглушенными голосами, и еще одна фляжка сменила владельца. Блеснуло серебро. Этельреда пошла дальше, а Рогеза, покраснев, спрятала свою покупку в складки платья.