В зоне листопада - Артем Полярин

Ты имя произнёс моё, ком грязи?! С кем говорит мой от рожденья раб? Тебя я дева знаю, дочь ты князя А этот пленник, ибо глуп и слаб!

Парочка в смятении! Они красиво и одновременно трогательно трагично, танцуя держась за руки, пытаются убежать от злого литейщика. Но ничего не получается. Он, обладая какой-то непреодолимой магией, какой-то властью над Саратом, все время возвращает беглецов к себе. Тяжелая музыка подчеркивает, усиливает его резкие и грубые пассы. Никон ловит себя на глупой мысли – этот третий тут как-то лишний.

Убедившись, что скрыться невозможно, упав от бессилия перед литейщиком, но, не разорвав крепких объятий, Лариса с ненавистью и просьбой, мрачно тянет:

Скажи свободы цену, стражник ночи!

Отец богат мой, платит он сполна.

Лтейщик отвечает, нервно расхаживая вокруг поверженных:

В твоих отцах не обретется мочи.

И заплатить лишь сможешь ты одна.

Со мной уйдёшь ты, здесь его оставим.

Не навсегда. На долгих трое зим.

Рабыней станешь, будешь время с нами.

Потом же вечность счастлива будь с ним!

Сарат восклицает:

– Не верь лжецу!

Нарит не дает сказать:

– Молчи же раб!

– Очнись от сна!

Лариса колеблется. Необходимость такого выбора заставляет метаться. Она то подбегает к Сарату и страстно целует его. То убегает от всех, показывая, что стремится к отцу. То подходит к Нариту, как бы оценивая, можно ли тому верить. Борьба мотивов подчеркивается и нагнетается беспокойной, сбивчивой флейтой и рваным органом, опускающим сердце в куда-то в живот.

Наконец, обмякнув от бессилия, Лариса становится на колени, возводит очи горе, где в самой выси загорается прожектор, направленный на нее. Отверженно, с великой тоской поет:

И тернии ли встречу я в пути,

Или цветок увижу я душистый,

Удастся ли до цели мне дойти

Иль раньше оборвётся путь тернистый,—

Хочу закончить путь – одно в мечтах,

Как начинала: с песней на устах!

Сарат пытается поддержать подругу. Обнимает. Помогает встать. Девушка медленно, колеблясь, еще не полностью победив свой страх, плетется к литейщику. По дороге все тише и тише протягивает несколько раз:

Нет больше свободы, судьбы лишена,

Лишь только надежда осталась одна

Литейщик несказанно рад. Хватает не то эльфийку не то фею за руку. Магией отталкивает кидающегося на помощь Сарата, под аккомпанемент громыхающего органа. Сарат уходит изгнан. Нарит, пришагивая вокруг Ларисы, отрывисто, в такт пульсирующей гитаре, страстно и противно напевает:

О прекрасно…е созданье, Свет твой так…чарует взор! Мелодично…е дыханье, Чертит в возду…хе узор! Я пленен твоим сияньем. Чистоты…твоей души! Орхидея…мирозданья, Ты мне тайну…расскажи! Такой аккуратный, но зловещий подкат, уже намекал – все может закончиться для орхидеи неудачно. Не то фея не то эльфийка, вяло и высоко продолжила петь под тот же дерганый мотив, звучание которого впрочем, смягчилось. Повторяла, запинаясь, фразы несколько раз. Музыка, обогатившаяся, или, возможно, наоборот обедневшая от элементов в стиле техно, помогала ей в этом: Ларисою наречена… была наречена… была родными… Я дочь царя, я дочь царя… речушек и… речушек и… болот… Мой дед еще издревле… дед еще… еще издревле… правил ими… Я дух… Я дух-хранитель… этих… хранитель тихих вод…

Литейщик, тем временем, подкрался сзади и схватил сникающую девушку. Лариса вырвалась. Но в тех местах, где платья касался злодей, оно стало грязно – масляно прозрачным. Прилипло. Под ним ничего не было. Так случилось несколько раз, пока не то эльфийка не то фея не приобрела вид растрепанный и полуобнаженный.

Литейщик, не в силах самостоятельно справиться с жертвой, призвал своей магией помощников. Схватив девушку, те поволокли бедное создание к ремням, кстати свисавшим со стены. Привязали.

– В интересное же место ты меня притащила! – с сарказмом проорал Никон, стараясь перекричать разбушевавшийся орган.

– Я не знала, что здесь такое будет! Действительно бред. – прокричала в ответ Элеонора, – Сама удивляюсь. Хотя, вот, поют очень даже неплохо.

Литейщик тем временем накалял обстановку. Ларису начали переоблачать в черные кожаные, весьма откровенные одежды. Восторженно напевал:

Звери в замке…страстно воют? Ты отселе…в нашей власти! Ты познаешь…радость боли. Разум твой…вскипит от счастья!

На что Лариса, получив возможность и подходящий аккомпанемент, млеющим голосом давала самоотчет:

Как будто падшая звезда,

Бледнею я от тайной страсти,

Всё вкруг становится тогда

Покорно непонятной власти.

Никону показалось – его баланс поплыл. Нет, конечно, такое представление могло сильно взбудоражить нервную систему. Повлиять на равновесие. Возможно, здесь использовались средства, позволяющие так существенно повлиять на состояние. Какой-нибудь газ, инфразвук из органа. Но Никон очень хорошо различал нюансы, чтобы поверить в это. Баланс действительно поплыл. Возбуждение, смешанное с каким-то иррациональным влечением, заставляло его сопереживать творившемуся на сцене.

И тут он увидел людей, которых совершенно никак не ожидал здесь встретить. Одним из них оказалась нимфетка Джулия Вейдер, вторым – нудная Катрин. Мадам, наряженная и причесанная согласно обстановке, сверлила Никона внимательным цепким взглядом из-за господина в каком то, откровенно, вампирском плаще.

Два факта: скачки баланса и присутствие мадам, на фоне крайнего возбуждения, попав в перцептивное поле – прореагировали как кислород с водородом. С резким увеличением температуры и давления. Проломившись сквозь почтенную публику, Никон, громче, чем даже требовалось, проорал:

– Покажите мне ваш планшет!

От такого требования, Мадам пришла в недоумение даже большее, чем если бы Никон крепко поцеловал ее в тонкие губы.

– Я…я не понимаю! Что вы требуете!?

– Зачем вы влезли в мой баланс?!

– Я ничего не трогала!

– Дайте посмотреть! Я чувствую!

– Я ничего не трогала!

Мадам проорала так же надрывисто и возбужденно. Никон вырвал у нее из рук черную сумочку, отвернулся, отвоевывая пространство для действий. Расстегнул, вытащил злосчастную глянцевую пластину. Мадам, тем временем, оторопев от происходящего, тщилась протянуть руку за своим незаконно отобранным имуществом. В нее Никон и вставил планшет.

– Покажите мне… графики и журнал!

– Я этого так не оставлю!

Мадам заплясала дрожащими пальцами по глянцу.

– Вот, смотрите свои графики!