Золотые пилигримы - Остап Иванович Стужев

Предосторожности придавали нервозности каждой встрече. Невысказанное накапливалось, перерастая в раздражение, которое могло выплеснуться в непредвиденные последствия. Пауза затянулась, и Сергей уже надеялся, что сегодня его товарищ не станет возвращаться к теме, которая после встречи в Ницце надолго объединила их обоих.

— Хорошо, что ты сам начал этот разговор, — наконец нарушил молчание Филипп. — Когда я пришел к тебе, все было по-другому. Я заплатил щедрый аванс, и все, что от тебя требовалось, — это помочь мне забрать причитающуюся мне долю…

Он хотел продолжать, но Сергей жестом остановил его.

— Не надо сейчас ворошить. Ты не хуже меня знаешь, чем все тогда закончилось. Только одному Богу известно, как нам повезло с тем, что меня спас и взял под крыло большой человек, — сказал Самсонов, стараясь быть как можно убедительнее в своем стремлении не возвращаться больше к этой теме.

— Земцов Виктор Павлович?! Ба-а-льшой чел-а-а-век? Это по каким понятиям? — на блатной манер растягивая гласные, почти пропел человек, называвший себя Филиппом.

Он стянул перчатку, и Самсонов, как ни старался отвести взгляд, не смог не посмотреть на наглухо зататуированную кисть его правой руки. Один из четырех перстней на тонких, почти как у пианиста, пальцах указывал на принадлежность его владельца к высшей воровской касте.

— Может, ты и себя, назначив полканом, или кто ты там, у ментов, по званию, все попутал и забыл, кто тебя оставил жить и не скормил свиньям в Ебурге? Да от тебя трупами смердит, учить меня вздумал! Я сам решу, чего ворошить, а чего нет. Бриллиантов тогда было не меньше, чем на пол-ярда в баксах. Страховки наверняка давно выплачены. И я знаю, у кого сейчас и камни, и деньги. И не я один, к сожалению: Леонардо умудрился выйти до срока и уже три года роет землю, чтобы добраться до горла ювелира из Тель-Авива. Только он не в Тель-Авиве и не ювелир. Адам был где-то здесь, в Москве, пока ты его не спугнул, а мы ходим вокруг да около, как лиса вокруг винограда. Надо решаться. Я нутром чую, неспокойно скоро тут станет. Предчувствия плохие, а у меня на них нюх.

— Ты закончил? — Самсонов перестал бороться с магической силой, словно притягивающей его взгляд, и теперь неотрывно смотрел на синие от перстней пальцы урки.

Все, что говорил Филипп, имело под собой достаточные основания. Оба начинали чувствовать взаимное недовольство, постепенно перерастающее в неприязнь, одновременно понимая бесперспективность разлада между ними. Когда-то давным-давно, так давно, что иногда им обоим казалось, что, возможно, этого никогда и не было, они жили в соседних подъездах длинной и унылой многоэтажки и даже ходили в одну школу. Внешне абсолютно не похожие друг на друга, они никогда не были, да и не могли стать ни друзьями, ни товарищами. Разница в возрасте — Сергей был младше на пять с половиной лет — тем более не способствовала появлению каких бы то ни было точек соприкосновения. Их детство и юность прошли в параллельных мирах, не способных проникнуть один в другой. Отец Филиппа, когда-то слесарь шестого разряда на секретном машиностроительном заводе, после своей четвертой «командировки» получил звание ООР[18] вместо Героя Социалистического труда. Он сгинул в тюрьме, оставив в наследство своему единственному сыну «золотые руки», больную мать и лютую ненависть к ментам.

Никогда и ничего наверняка не было между этими повзрослевшими теперь людьми, сидевшими вместе в машине. Не было и не могло быть. Поставь их рядом и спроси, кто хороший, а кто плохой, даже маленький ребенок, успевший послушать сказки про славных молодцев и всякую нечисть, безошибочно указал бы пальчиком, выбирая доброго дядю, на бравого подполковника. Кособокому и сейчас еще более тщедушному Филиппу, с почти лысой головой, суждено было играть роль негодяя на любой сцене. C’est la vie[19], как говорят французы. Или все-таки что-то было? Они никогда не обсуждали потом их первую и последнюю встречу в том городе, из которого они разъехались кто куда.

* * *

Свердловск, Россия. Лето 1987 года

Утром понедельника весть о краже из ювелирного магазина на углу улицы Скрябина разнеслась по городу со скоростью света. Во всех очередях и просто в общественном транспорте только и разговоров было, что о золоте и бриллиантах, доставшихся похитителям, можно сказать, даром. Скептики выражали сомнения в возможности реализации краденого по госрасценкам.

«Все сдадут по цене лома», — такой вердикт вынес пятидесятилетний Ваня Сапунов в курилке литейного цеха местного машиностроительного завода, хмуря брови, заросшие, как у сказочного фавна.

Стоявшие вокруг него мужчины и женщины, с зеленовато-белой кожей, обтягивающей исхудалые лица, согласно закивали. Сделав еще по одной, последней и самой глубокой, затяжке в свои черные от копоти легкие, они, натянув теплозащитные варежки, отправились обратно в цех. В литейном в те годы платили еще хорошо, и работяги искренне не понимали и не приветствовали антиобщественные выходки зарвавшихся молодчиков.

Чуждо такое поведение было и только что успешно сдавшему все школьные экзамены Сергею Самсонову. В субботу на выпускном вечере ему вместе с аттестатом вручили грамоту о победе на городских соревнованиях по военно-спортивному троеборью, в котором он участвовал еще зимой. Лыжи и стрельба из мелкашки были его коньком, да и подтянулся он пятьдесят семь раз, чем заслужил неподдельное восхищение военрука. В отличие от большинства мальчиков и девочек из своего класса, Самсонов не пил водки, да и к менее крепким напиткам оставался равнодушен. Все воскресенье он собирал чемодан, пытаясь хоть как-то вместить невмещаемое. Он уезжал поступать в московский университет на юрфак, стопки книг по истории вперемешку с детективами стояли по всей его комнате и пытались захватить соседние пространства, с чем его младшая сестра вела бескомпромиссную битву. Какая-то деталь, нечто необычное в воскресном утре, выбивалась из привычного ритма выходного дня и отвлекала от сборов. Подолгу смотря в окно или прислушиваясь к звукам за стеной, он спрашивал сам себя о причине этого феномена.

Его комната была крайней в их трешке и граничила с соседской квартирой, вход в которую был из другого подъезда. Пару лет назад он повесил на нее подушку для тренировки удара, и первую неделю все было спокойно, но в какой-то день он влепил пяткой в прыжке с разворота и из-за стены раздался ответный стук. Судя по всему, кто-то демонстрировал свое возмущение беспорядочной дробью, выбиваемой кулачками о бетон. Вежливый и аккуратный в общении, юноша перенес занятия карате в парк, и инцидент был исчерпан. Но с тех пор, незаметно для себя, Сергей стал