Тайна Черной горы - Георгий Свиридов

А по дороге сюда, на участок, в первый же день похода он умудрился набить на ногах кровавые мозоли. Оказалось, что Яков никогда в жизни не носил сапог и не умел наматывать портянки. Накануне выхода в горы он просто выбросил портянки, как ненужные и лишние вещи, самоуверенно надеясь обойтись модными нейлоновыми заграничными носками. Этих носков у него была уйма, их ему присылала заботливая мамаша, где-то раздобывшая в Ленинграде эти самые злополучные носки. Она присылала ему еще модные белоснежные нейлоновые рубашки, которые не надо гладить, а достаточно выстирать и повесить на плечиках. Так что стараниями матери-товароведа и отца – закройщика ателье Яков был одет с ног до головы во все самое модное, броское, заграничное. Только все эти «тряпки», как про себя выразился Закомарин, никак не подходили для работы в тайге, в трудных походных условиях. Однако Янчин, несмотря на предупреждения, все же пошел в поход, надев под энцефалитку нейлоновую рубаху, и вместо портянок натянул на ноги две пары нейлоновых носков.

Закомарин и на этот раз не ругал его. К чему слова, когда парень наказал сам себя! На вечернем привале Петр Яковлевич, распаковав свой рюкзак, достал сменные портянки и, отведя Янчина подальше от группы, учил того наматывать эти самые портянки на забинтованные ноги.

– Учись, Яша, если тебе дороги твои ноги. Моя вина, что не проконтролировал, не проверил твое снаряжение, – сказал Петр Яковлевич. – Но я никогда не предполагал, что дипломированный геолог не знает таких важных мелочей. Неужели же за годы обучения ни разу не приходилось ходить в сапогах?

– Не приходилось.

– А на производственной практике?

– Практику я проходил в Средней Азии, в Казахстане. На целинных землях. Только в маршрутном походе ни разу не был. Больше с документацией работал. И по общественной линии, главным образом по комсомольской.

Закомарин только мысленно чертыхнулся, ругнул тех далеких и недальновидных казахстанских геологов, которые так небрежно отнеслись к производственной практике студента. Им-то что, приехал он и уехал, а парню вот приходится учиться всему как бы заново.

– Ладно, – сказал он, – не отчаивайся. Каждый из нас хоть и не святой, а пути в геологию через тернии проходил, обдирая свою шкуру и набивая себе шишки. Как-то кто-то весьма мудро сказал: ошибки должны быть уроком, а не травмой, тем более не наказанием. Одним словом, Яша, учись на своем опыте! И не переживай!

– Да я особенно и не переживаю, – ответил Янчин, заворачивая ступню мягкой байковой материей. – Примерно, конечно, знал, куда еду, что меня ожидает. Так сказать, вполне сознательно и на полном серьезе! Раз решил делать себе биографию, значит – терпи!

– Какую биографию? – спросил как бы между прочим и не сразу Петр Яковлевич, заинтересованный его последними фразами.

– Ну, точнее, строку в своей биографии.

– Строку?

– Понимаете, самую обыкновенную. Что я – очевидец. Понимаете – очевидец, – он сделал упор на последнее слово, выделив, произнося округло каждую букву, как нечто важное и бесценное и, подумав, потом пояснил. – Чтобы в будущем, в любом споре, исчерпав все прочие аргументы, на вопрос оппонента: «А вы сами-то там были?», смог бы утвердительно ответить: «Представьте себе, был! Был, когда там еще ничего не было, ни поселка, ни рудника, ни Бамовской магистрали!»

– Вы имеете в виду Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль, которую здесь намечали проложить еще до войны? – уточнил Закомарин, понимая своекорыстный и далеко идущий в будущее прицел молодого специалиста.

И еще подумал о нем, что не такой уж он и простенький и ясненький, этот самонадеянный неумеха. Как замахнулся! Через пару десятков лет, да, может быть, и значительно раньше, он припрет к стенке любого своего оппонента, любого, кто станет поперек его эгоистических устремлений: я там был, а вы?

– Да, Петр Яковлевич, тот самый БАМ. Сейчас разрабатываются и уточняются проекты, идут, как наверняка вы знаете, изыскательные работы по всей трассе магистрали, – Янчин, показав рукою на тайгу, закончил: – Железнодорожная линия проляжет где-то здесь поблизости, скорее всего, чуть севернее. Я видел карты магистрали и запомнил эти названия – Баджал и Мяочан, оба горные хребты.

Янчин не уточнял, где именно он видел карты будущей дороги. Закомарин не спрашивал его об этом. Мало ли где мог Янчин видеть те карты? А если и не видел, а просто где-то там, в Ленинграде, слышал от других, то что же? Дорогу-то так или иначе должны когда-то начать возводить, продолжить то, что не успели до войны. Его мысли сосредоточивались вокруг самого молодого спеца. И он повернул поток разговора в первоначальное русло.

– Конечно, конечно, это совсем разное дело – стать знатоком, изучая лишь литературные источники, документацию, составленную другими, или быть знатоком-очевидцем. А в геологии это тем более важно. Химики, к примеру, могут ставить эксперименты, проводить свои опыты круглый год в лаборатории, никуда не выезжая. Хорошо и астрономам, их звезды не исчезают под снегом, как наши, на девять месяцев в году. Не говорю уже о чистых математиках и физиках. А вот нашему брату приходится только в поле собирать факты, только здесь он становится настоящим знатоком края. Так что я вполне понимаю значение звучного и веского слова – очевидец! – Закомарин, сказав это, как бы подготовил площадку для главной мысли, которую и выложил, правда, в мягкой форме. – Только, понимаешь, одни знания края, впечатления очевидца еще никого не сделали настоящим геологом. Тут и образ жизни должен быть соответствующий!

Янчин слушал и утвердительно кивал. Казалось, он полностью согласен с доводами Закомарина. Но Петр Яковлевич где-то подспудно ощущал, что кивки Янчина были лишь своеобразной дымовой завесой, сиюминутным поддакиванием, а, в сущности, тот оставался самим собой. И что Закомарин ни на миллиметр не сдвинул его с места, с тех своих твердокаменных позиций. И в то же время хотелось верить в другое, в лучшее. Молодые всегда ершисты, а мы, старики, слишком придирчивы и привередливы. Не слишком ли он к нему придирается, цепляется к каждому слову?

Все это Закомарин вспомнил, глядя в спину Янчина, как тот неумело, но со старанием тюкал топором в твердое тело высокой ели, откалывая белесые щепки. Рядом с ним трудились такие же молодые и такие же в большинстве неумелые в рубке деревьев. Действительно, не слишком ли он, начальник, придирается к ним?

Как-никак, а им всем вместе предстоит провести здесь и лето, и осень, и главное, зиму. Первую зиму на этом, по всему видать, перспективном на руду месте. Опробовать, щупать участок шурфами, пробивать канавы. Производить первую оценку своего, ими же открытого месторождения. Он так и подумал – «месторождения», хотя вслух никогда еще не произносил такого яркого, как вспышка молнии, слова. Говорил он скромнее: наша перспективная минерализованная зона.

Были посланы в Солнечный, в лабораторию, добытые здесь образцы. к всеобщей радости отряда, анализы подтвердили их утверждения: в образцах содержался касситерит. Руда, которую они так старательно ищут. Вадим Николаевич, главный геолог, поспешил к ним, чтобы лично убедиться в том, что в этой тесной горной долине, в междуречье шумного Толокана и игривой Левой Хурмули, действительно обнаружена богатая минерализованная зона, да к тому же не одна.