Крылатая разведка - Сергей Зверев

– Что за идиотизм, ребята? – первым делом поинтересовалась я.

– Не идиотизм, а маскировка, – первым ответил Валера. – Если мы перейдем на нелегальное положение…

– Я прошу впредь не предпринимать подобных действий. Зачем вы вообще высунулись из отеля? Я ведь вас предупреждала! – не удержавшись, я заметно повысила голос.

– Мы высунулись разведать обстановку, набросать возможный план оперативно-разведывательных мероприятий, – службистским языком отозвался на мое замечание Саша-Радж.

Цыгане, они же индусы. Рам и Радж.

– Цыган здесь до черта. Очень удобно маскироваться, – продолжил Саша. – Почти все на одно лицо, ходят толпой.

– М-да, весьма удобный способ маскировки, – недобро усмехнулась я. – Самый большой интерес к цыганам у полиции.

– Напротив. Трогать национальные меньшинства неполиткорректно. Полиция старается не связываться с цыганами. Если кому-нибудь из этих «меньшинств» поставят хотя бы небольшой синяк, местная либеральная пресса сожрет полицейских со всеми потрохами. К тому же основной криминальный промысел цыган – карманные кражи, а этим, как правило, занимаются дети и подростки. Их полиция вообще трогать не имеет права. Нет, Инга, местные менты цыган лишний раз не задевают.

С ответом я не нашлась. В самом деле, эта европейская столица уже много лет бьется за право стать еще и столицей толерантности и политкорректности! Неудивительно, что на окраинах негритянские подростки (извините, некорректно выразилась – афроамериканские) вполне могут кого-нибудь изнасиловать или зарезать, почти в самом центре цыгане до нитки обчищают потерявших бдительность туристов. Полиция же вмешивается лишь в самых крайних случаях, иначе местные правозащитники навесят на здешних ментов титулы фашистов и националистов. А с таким «титулом» в толерантно-политкорректном обществе лучше удавиться. И это все Саша точно подметил, странно, как это не пришло в голову мне самой. По анализу оперативной обстановки мне кол с минусом!

– Ты сама говорила, что мы должны как-то замаскироваться, ну, быть готовыми изменить внешность, – напомнил Валера. – Спрашивала, умеем ли мы это делать?

Такой разговор был.

– У вас очень своеобразный способ маскировки! – чуть смягчившись, отозвалась я. – Торчите на самом видном месте.

– Мы придурки, Валера, – кивнул в тон мне Саша-Радж. – А с придурков какой спрос?

Я ничего не ответила, но не смогла при этом сдержать усмешки. На сей раз совсем не злой. Саша опять прав, на придурков контрразведка не клюнет. Скорее передоверит полиции, ну а та может проявить сугубо формальный интерес. Документы у Рама и Раджа в порядке, никакие они не цыгане, заезжие коммерсанты, точнее, туристы с коммерческими интересами, а то, что песенки на цыганском языке поют, так это такой новый способ экстрима у туристов-коммерсантов. Выражаясь языком психоаналитиков – ролевая игра. В Европе это очень распространено, да и у нас уже приживается.

– Главное, соблюдайте меру, – смягчилась я и тут же начала рассказ о своих злоключениях. – А меня тут похитить изволили. И угадайте кто? Ни за что не поверите – Герман Вишняк.

Валера и Саша слушали меня внимательно, не задали ни одного вопроса, и лишь когда я закончила, Гриднев проговорил:

– Правильно сделала, что приняла предложение Вишняка. Если нам повезет, то мы столкнем их с Лиммом лбами.

– Наполеоновские планы, Саша, – покачала головой я. – А теперь давайте подумаем, откуда полковник Канторов мог знать Лимма? Точнее, его голос?

– Они много общались ранее, – убежденно произнес Валера. – Может быть, вместе учились в военном училище?

– Может быть, – кивнула я.

– Стоп, кое-что я припоминаю. Начинаю припоминать! – Саша сейчас был заметно взволнован, обгорелая часть его лица стала дергаться.

Мы с Валерой молча уставились на него.

– Алексей как-то говорил об одном человеке, своем сокурснике по десантному училищу… – начал Саша.

– Канторов не десантное кончал, а училище войск связи, – поправил Гриднева Касаткин.

– Знаю, Рязанское училище связи, но факультет ВДВ. Тогда в этом училище готовили связистов для десантных войск. Так вот, Алексей пару раз вспоминал одного своего сокурсника. И звали его…

– Я вспомнил – Станислав, Стас, – поддержал Сашу Валера. – Да, да, пару раз вспоминал такого.

– И чем знаменит был этот Станислав? – поинтересовалась я.

– Тем, что они с Канторовым большими друзьями были, – ответил мне Саша. – Станислав, как и Алексей, после училища попал в разведку ВДВ и стал диверсантом высокого класса. Потом его послали в Африку с какой-то секретной миссией, и он там пропал. Алексей с группой десантников отправился следом, пытался хоть что-то выяснить об исчезновении друга. И попал в засаду. Товарищи Алексея погибли, его самого, тяжело раненного, успели погрузить в вертолет местные товарищи из войск союзного нам правительства. Более никаких подробностей.

Более минуты мы сидели молча. Но у каждого в голове росла и развивалась одинаковая мысль. А что, если этот Станислав перебежал на противоположную сторону, подставил отряд своего бывшего друга, извлекая из этого личную, скорее всего, материальную, выгоду?! Потом он сделал пластическую операцию, но при этом не смог изменить голос. «Не ожидал тебя здесь увидеть… Неужели ты?!» – в ушах у меня вновь возник этот недавно услышанный диалог.

– Станислав – наша основная зацепка, – кивнула я. – Что скажете теперь насчет дальнейших действий?

– Для начала надо отдохнуть. Вы в своем номере, мы в своем. В случае чего, условный звонок на мобильник или звонок в дверь. Точнее – три звонка, два коротких и один протяжный, – проговорил Саша. – Ну а в дальнейшем… Если Лимм действительно в этом «Охотничьем замке», то его надо выманить оттуда и спровоцировать на активные действия.

Расшифровывать данную фразу смысла не имело. Кому-то из нас предстояло стать «живцом», то есть живой приманкой, на которую Лимм должен клюнуть. И начать действовать. Иного варианта не было.

Ну, вот, опять я в родной стихии. «Специальные мероприятия», «особый период». Я уже не девочка, взрослая женщина, при этом не имею ни семьи, ни детей, а мотаюсь по разным регионам, и эта моя деятельность имеет гриф «секретно» и приставку «спец». Самое безобидное занятие, которым я занималась за последние годы, это рассовывание «жучков-прослушек» по отелю, в котором остановились крупнейшие представители экономических кругов, приехавшие на симпозиум, проходивший в одном из государств Северной Африки. А так – постоянно как на лезвии ножа. Сказать, что мне это сильно нравилось, не могу. И спецподготовку терпеть не могла, особенно прыжки с парашютом. Летишь, и сердце от пяток до затылка прыгает. Само по себе умение десантироваться нам, спецам из СВР, вряд ли пригодится. В тыл врага современным разведчикам прыгать нет смысла, на территорию вероятного противника можно проникнуть самым обычным легальным путем. Рукопашный бой, опять же, у меня не шел, хотя кое-чему смогла обучиться. Немного лучше со стрельбой и метанием холодного оружия, это мне нравилось. Водить машину полюбила, даже экстремальным образом, с простреленными стеклами, на спущенных колесах, управляя машиной одной рукой и не поднимая при этом головы выше руля. Это на тот случай, если по тебе ведется шквальный автоматный огонь. Психологический тренинг прошла, для выработки некоторых качеств работала на труповозке, медсестрой на «Скорой помощи» и операционной сестрой в детской больнице. К крови и смертям таким образом приучалась. И, кажется, приучилась. Еще меня, совсем юную девушку, гоняли наравне с мужиками, готовя к боевым действиям. Забрасывали в составе разведгруппы в тыл к «условным негодяям». Ощущения непереносимые, во всяком случае для девичьего организма. Во-первых, стригут перед выброской коротко, почти наголо. Во-вторых, трясемся почти целый час в самолете, потом выбрасываемся. Выбросился – рой траншею и закапывай в ней собственный парашют. Далее бегом – десять километров. На мне почти двадцать кэгэ спецэкипировки, ничего – бегу. Добираемся до нужной точки, маскируемся в какой-то вонючей помойке и разворачиваем аппаратуру для организации радиоперехвата. Это получается у нас весьма успешно, и мы получаем информацию, что наши «условные негодяи» собрались в «точке Н» и мы должны их там немедленно ликвидировать. Далее мы немного поиграли в войну, я получила «условное ранение» и была «эвакуирована из района боевых действий» на попутной машине. Потом две недели в себя приходила, отпаривала синяки и очень горевала, глядя на себя в зеркало. Волосы отрастали медленно, на улице на меня оборачивались прохожие, недоумевая, почему столь милая голубоглазая (пусть с линзами) девушка сделала себе прическу скинхеда… На подобных учениях я была всего один раз, их вскоре для женщин – офицеров СВР отменили. Причем по более чем прозаической причине. Наверняка все помнят фильмы о Великой Отечественной, да и про современность тоже, про какую-нибудь разведгруппу, в составе которой обязательно была девушка-радистка или переводчица. Так вот, может, в безвыходной ситуации, когда мужчин-радистов нет, женщину и могли включить в состав такой группы, но вообще с точки зрения здравого смысла такие вещи очень нецелесообразны. И только из-за одной пикантной детали. Женский организм несколько отличен от мужского, менопаузы, женские дни, но это еще полбеды. В условиях разведрейда все участники группы должны держаться рядом, ни в коем случае не пропадать из поля зрения командира. Женщине же периодически пришлось бы пропадать, потому что справлять нужду при мужчинах неэтично, некрасиво и постыдно. Мужчинам же не менее постыдно подглядывать за женщиной в такой момент. Ну, на учениях-то отвернуться можно, а в реальной боевой обстановке отворачиваться нельзя, такое «отворачивание» может гибелью всего отряда обернуться. Так что мне «лесные рейды» больше не грозили. Я езжу по всему миру, мы работаем в основном в крупных городах, где все благоустроено самым наилучшим образом.