Защитник - Конн Иггульден

– Я стоял на Марафоне, ребята. Я думал, что никогда больше не увижу ничего подобного и не узнаю таких храбрых людей. Но не могу сказать этого сейчас. Я видел вас. И я горжусь всеми вами.

Часть персидского флота избежала сети триер, переброшенной поперек пролива. Ксантипп оставил брешь, предпочтя позволить им уйти, а не сражаться до последнего корабля и последнего воина. Фемистокл был свидетелем того, как более сотни персидских галер в последний момент просто устремились к этой бреши, чтобы выйти в открытое море и оторваться от своих мучителей. В нескольких случаях капитанов, пытавшихся протестовать, просто-напросто сбросили за борт.

Еще не остыв от горячки боя, Фемистокл уже собрался направить наперерез им небольшую группу, но в последний момент сдержался. В каждом конфликте бывает час, когда обе стороны близки к тому, чтобы разорвать смертельные объятия. Истощение может погубить армию, независимо от того, насколько хорошо она обучена и предана делу. Фемистокл вовремя почувствовал, как близок был его народ к поражению. Теперь он спрашивал себя, не было ли его решение воздержаться от преследования еще одним моментом гениальности. Скорее всего, нет, решил он, по крайней мере в сравнении с остальным.

– А теперь приведите себя в порядок, – сказал он, переходя совсем на другой, бодрый и деловитый тон. – Мы направляемся на Саламин забрать наших людей. Постарайтесь не выглядеть так, будто мы проиграли! Возьмите ведро и вымойте палубу начисто. Пригладьте волосы. К вечеру на этот борт пожалуют посторонние люди.

Его слова вернули их к привычной суете, заставили вспомнить ту жизнь, которую они вели до появления постоянной опасности. Люди как будто медленно просыпались в радостном неверии.

Фемистокл хмыкнул. В такие моменты полезно занять мужчин делом. Повсюду корабли уже направлялись к Саламину. Над очищенным от врага проливом раздавались радостные крики. Он тряхнул головой, отгоняя новый прилив усталости, давящей тяжестью на глаза.

Только Афина знала, куда они отвезут женщин и детей. Дым продолжал подниматься над городом, и где-то там орудовала непобедимая персидская армия.

Кто-то пробежал мимо с ведром морской воды. Фемистокл остановил его, погрузил в воду обе руки, провел ладонями по гриве волос и похлопал по щекам. Холодок немного взбодрил. Корабль качнуло на волнах… Он моргнул. Гребцы! С трудом передвигая затекшие ноги, Фемистокл спустился в проход и нырнул во мрак трюма.

Здесь воняло потом и мочой, здесь расстроенный несвежей пищей и непосильным трудом кишечник опорожняли под себя. Гребцы опасно похудели. Взгляд Фемистокла повсюду отмечал огромные глаза на осунувшихся лицах. У всех под кожей проступали ребра. Однако за безмерным утомлением и изнуренностью он видел достоинство и гордость этих людей. То, чего от них требовали, было жестоко, но все они выстояли. Гребцы смотрели на него, и в их глазах поблескивал живой огонек. Фемистокл ухмыльнулся.

– Для меня было честью сражаться вместе с вами… – начал он.

Мардоний натянул поводья и спешился. Он проскакал галопом от конца марширующей колонны до начала – того места, где случилась первая остановка и где ручей пересекал местность более засушливую, чем дома. Целые полки растянулись вдоль берега, наполняя водой мехи и бочонки и утоляя жажду. Мардоний знал, что его люди предпочитают быть чистыми. Он завидовал их беззаботности, видя, как они фыркают и отдуваются, смеются и отбрасывают распущенные волосы. Дисциплина заметно ослабла, с тех пор как распространилась весть об отъезде царя. Некоторые вели себя как дети, оставшиеся без присмотра взрослых. Какие бы темные тучи ни нависали над будущим, сейчас люди испытывали что-то вроде приятного головокружения. При этой мысли Мардоний нахмурился. Самый быстрый способ вернуть войско к дисциплине – выпороть нескольких нарушителей. Но возможно, его раздражение проистекало из того же источника. Он тоже чувствовал себя брошенным, хотя радостных чувств это ощущение не вызывало. Мысли, рожденные в его уме, отдавали отступничеством.

Все изменилось, и ничего не изменилось. Мардоний говорил себе, что у него есть сильная армия. Часть войска Ксеркс отослал по суше, другую погрузил на корабли и отправился домой с сорока тысячами человек. По крайней мере, он оставил «бессмертных», пусть и в жалком состоянии. Никакие оправдания и объяснения не помогут, если Мардоний вернется без победы. Греки должны стать вассалами, иначе его жизнь – и жизнь его сыновей, дочерей и жен – развеется пеплом по ветру. Царь держал в заложниках представителей всех семей. Конечно, они были верны ему! Мардонию было о чем подумать.

Спешившись, он передал конюху поводья не глядя. В отсутствие Ксеркса слуги установили большой шатер, чтобы военачальник мог встретиться с подчиненными. Благовония, брошенные в золотые жаровни, наполняли воздух сладкими ароматами. Горшочек с мятным отваром, уже готовый к подаче, кипел на медленном огне.

Мардоний приветствовал Артабаза с подчеркнутой вежливостью и расцеловал его в обе щеки.

– Добро пожаловать, брат. Есть будешь? Я нахожу, что немного мяты и сладкий пирог снимают усталость в это время дня.

Солнце садилось, и Мардоний знал, что половина его людей еще не приготовили ужин и даже не расстелили спальные одеяла. Земля здесь была каменистая, а ночи на удивление холодными. Но по крайней мере, им не угрожала сырость.

– Ты слишком великодушен. Мне больно отказывать тебе, но приходится. У меня есть Гидарнес из «бессмертных» и Масистий, начальник конницы, и оба совершенно бесполезны. Только смотрят на меня и ждут, чтобы я направлял их, где разместить людей, где поставить повозки и животных. Иногда мне кажется, что мы с тобой – отцы для детей.

Мардоний ничего не сказал, но бровь его поползла вверх. Артабаз был толстым и маленьким, на голову ниже полководца «бессмертных» или начальника конницы персидского царя. Интересно, посмел бы Артабаз высказать такое раздражение, если бы Гидарнес или Масистий были здесь и все слышали? Скорее всего, нет.

– Мне было бы приятно, Артабаз, разделить с тобой то немногое, что у меня есть. Я ценю твое мнение.

Конечно, все это было не более чем демонстрацией хороших манер. Первое предложение всегда отклонялось, второе принималось. Мардоний сразу заметил, что взгляд Артабаза задержался на тарелке с медовыми лепешками. Он питал слабость к лакомствам, и именно поэтому Мардоний выставил их на видное место на золотом блюде.

– Если настаиваешь, я попробую самую малость, – сказал Артабаз. – Ты оказываешь мне большую честь. Все, о чем я прошу, – это служить под твоим началом.

Через несколько мгновений оба сидели, скрестив ноги, на шелковом ковре, наслаждаясь мягкими лепешками и вином. За угощением они не позволили себе ничего, кроме хвалебных отзывов о еде. Артабаз незаметно умял на удивление много маленьких лепешек и выразил неподдельное сожаление, когда они закончились, а последние крошки сопроводил печальным вздохом.

– Когда-то я был стройным, как юноша, можешь в это поверить? – спросил он, доставая иглу из слоновой кости, чтобы почистить между зубами.