Свет – это мы - Мэтью Квик

фантазии Эли: ему нужно, чтобы я заместил ему брата; сыграл Джейкоба, если угодно. В противовес этому я ни на минуту не упускаю из вида свою главную роль отца и проводника и сопротивляюсь сползанию нашего проекта в незрелое подростковое приключение. Отношение у меня к нему чисто деловое. Все собственные нужды я отставил в сторону, чтобы полностью посвятить себя раскрытию творческого потенциала Эли – его индивидуации, как говорит Юнг.

Я, однако, уговорил Эли покрыть чудище перьями. Моим главным аргументом было то, что оперенный и одновременно бескрылый человеческий силуэт – само по себе отличная метафора. «Обрезанный Икар», сказал я, чем его насмешил, и он ответил: «Ну ладно, Дедал», что меня обрадовало, поскольку это имя отца Икара, что Вам, как и любому юнгианцу, знакомому с мифологией, несомненно известно. Эли в конце концов проникся моей блестящей идеей, и мы занялись заказом бутафории.

Как я уже упоминал, мы нашли источник перьев в сети – 13 долларов и 32 цента за двадцать штук, включая пересылку. Мы оценили свои нужды примерно в тысячу перьев, и таким образом заказали пятьдесят комплектов. Когда заказ был сделан, счет к оплате составил в точности 666 долларов. Эли был очень доволен. Поначалу он хотел, чтобы наш фильм был наполнен также психологическим ужасом, исподволь, так, чтобы снаружи казаться менее зловещим, чем на самом деле. Если верить Эли, числа лучше, чем 666, для этого просто невозможно придумать. Я решил, что Вас позабавит это совпадение.

Нам придется найти добровольцев для участия в съемках и в дальнейшей работе по претворению фильма в жизнь, поэтому я пытаюсь уговорить Эли написать менее зловещий сценарий, возможно даже жизнеутверждающий. В качестве аргумента я говорю, что добрым жителям города Мажестик в штате Пенсильвания сейчас не помешало бы взбодриться, учитывая все, что тут произошло. Он, разумеется, сопротивлялся поначалу, но потом мы приобрели компьютерную программу, помогающую в написании сценариев, начали прорабатывать сюжет в деталях, и я понемногу нащупал более податливые стороны его души, так что думаю, что теперь мы на верном пути.

Эли придумал использовать гидрокостюм, включая перчатки и бахилы, в качестве нижнего слоя облачения чудища, так что мы сделали еще одну покупку в сети. Он также уговорил меня приобрести шкуру антилопы, которую он собрался нашить на спину, утверждая, что это будет «убойно». В полученном нами экземпляре на видном месте красовалась дырка от пули, так что никакого сомнения в том, каким образом он был добыт, не оставалось. По понятным причинам меня эта деталь вывела из равновесия, но Эли быстро нашелся: дырка от пули только добавит чудищу метафорической истинности, а поскольку его психология призвана отражать коллективное бессознательное города после трагедии, чудище станет прежде всего визуальной метафорой, и только потом его образ спустится на «более глубокий метафорический уровень».

Наблюдать за тем, как мальчик ожил, как только обрел цель и зашагал к ее воплощению, – сплошное удовольствие. Нейроны в его мозгу работают в полную силу. Первые дни нашей работы, когда мы по очереди впечатывали в программу свои идеи, пролетели как одна минута. То же ощущение безвременья сопровождало нас, пока мы нашивали фазаньи перья на гидрокостюм – обматывали нитками стержни и проталкивали иголку сквозь толстую плотную резину при помощи серебристых наперстков, по очереди занимая должности выкладывателя перьев и портного. Занимались мы этим в основном в гостиной и столовой.

Джилл заботилась о нашем пропитании, но в остальном держалась в стороне, иногда отпуская реплики вроде: «В этой комнате столько тестостерона, что он скрипит на зубах» – после чего удалялась в гамак, где прежде лежала Дарси, смотреть кино у себя в телефоне. А еще она постоянно пыталась уговорить Эли спать в доме, но он все равно по большей части предпочитал проводить ночи в палатке.

Мне начинает казаться, что Джилл выказывает некоторые признаки ревности по отношению к тому вниманию, которое я оказываю Эли, – а возможно, даже чувствует в нем угрозу для себя. Я несколько раз ловил на себе ее взгляд, когда она стояла в дверном проеме и наблюдала за нами, – за мгновение до того, как она понимала, что я смотрю на нее, и сознательно вызывала на своем лице улыбку, – и этот взгляд я бы описал как неохотную неприязнь. Словно она разглядела чудище внутри Эли – всепожирающее чудище, которое крадет друзей и близких. Я пытаюсь ее успокоить, вовлечь в происходящее, спрашивая ее мнение о тех или иных поворотах сюжета или деталях костюма, но она всякий раз отстраняется: «Не хочу вмешиваться в ваши мужские игры в чудовищ», с ударением на последнем слове. Меня это огорчает, потому что в ее голосе я слышу гнетущее осуждение. Мне иногда приходит в голову, что она не осознает необходимость нашей с Эли работы потому, что не была в кинотеатре «Мажестик» во время стрельбы. Потом я вспоминаю, что Эли там тоже не было, и моя озадаченность возвращается с новой силой.

Я многократно обращался к Дарси в попытках прояснить все вышесказанное, но в последнее время все, что она говорит мне – это все те же шесть слов: «Путь вперед лежит через этого мальчика». Думаю, что Джилл была бы совершенно убита, если бы узнала, что ее лучшая подруга отказывается обсуждать ее проблемы, потому что – до того, как обзавестись крылами, – моя жена обсуждала с Джилл каждое движение души, каждую мысль, какими бы серьезными или, напротив, обыденными они ни были. И вдруг Дарси никак не озабочена состоянием Джилл, что даже мне кажется слегка жестоким, учитывая все, что Джилл для меня сделала и продолжает делать.

Я иногда напоминаю Дарси:

– Джилл была со мной на всех похоронах. Она заполнила все бумажки для страховки. Она заботится о том, чтобы счета были оплачены, и вообще взяла на себя все финансы. Она даже стирает за меня.

Но сколько бы раз я ни перечислял все заслуги Джилл передо мной с тех пор, как моя жена обратилась в ангела, Дарс никак не выражает признательность усилиям своей лучшей подруги. Она всего лишь повторяет все те же шесть слов: «Путь вперед лежит через этого мальчика». Что меня немножко злит.

Мы с Эли купили стандартную маску привидения и нашили оставшиеся перья на нее, направив снежно-белые острые концы вверх, так, что наше чудище как будто носит корону.

Когда Эли впервые облачился в костюм и взглянул на себя в зеркало, он немедленно провозгласил себя «королем чудовищ». Меня это рассмешило, но также и затронуло какие-то темные закоулки