Тройка с минусом - Ирина Пивоварова

Отчего ты так тяжёл, будто набит свинцом, или кирпичами, или слитками золота, а не лежат в тебе два учебника, три тетради и один-единственный классный журнал?

Что с вами, ноги?

Отчего вы плетётесь так медленно? Отчего при каждом шаге вас так трудно оторвать от земли, как будто земля смазана клеем?

Что с вами, ноги? Ведь вам же не восемьдесят, не сто, вам всего двенадцать лет!

И отчего так длинна дорога домой? Никак не дойти…

И отчего так смотрит этот прохожий с чемоданом, который идёт по той стороне переулка? В самом деле, отчего он так подозрительно смотрит?.. Идёт и смотрит, смотрит… Что ему надо? Неужели он угадал? Неужели он догадался, что Аня… Нет, в самом деле, почему он так смотрит?

Аня невольно ускорила шаг. Прохожий на той стороне тоже ускорил шаг и что-то сказал ей, она не расслышала.

Анино сердце бешено заколотилось. Да, этот прохожий всё знает. Чемодан он взял для виду. Сейчас он догонит Аню. Сейчас схватит её за руку…

Аня пошла ещё быстрей.

Прохожий – тоже.

Аня побежала. Прохожий вытянул руку, что-то крикнул и бросился за ней.

Через секунду Аня услышала за спиной его громкое дыхание.

– Да постой ты! – крикнул прохожий и цепко схватил Аню за руку.

Он ещё что-то сказал, но Аня не слушала. Она с отчаянием вырывала руку из железных пальцев прохожего.

Тогда прохожий совершенно разозлился.

– У вас что, все в Москве такие? – заорал он. – Все… того? – И он покрутил пальцем у лба. – Да неужели же трудно объяснить приезжему человеку, как на Малую Семёновскую пройти?

Всю ночь не спала классный руководитель пятого «А» Нина Петровна. Всю ночь не смыкала она глаз. Она ворочалась с боку на бок, вставала, включала свет, пила чай, принимала снотворное, снова ложилась, но заснуть не могла.

«Кто это сделал? – думала Нина Петровна. – Ну кому мог понадобиться классный журнал?»

И она снова в который раз принималась перебирать в уме всех по очереди своих учеников.

«Фёдоров? – спрашивала она себя. – Да какой там Фёдоров, смешно подумать!.. Рудик Антонченко?.. Да нет же, чепуха. Рудик и карандаша чужого не возьмёт… Гвоздева с Собакиной?.. Ну уж нет, извините, они такого не сделают… Может, новенькая, Тося Одуванчикова? Может, звеньевая Вера Пантелеева? Может, староста Аня Залетаева?.. – Она усмехалась над нелепостью таких предположений. – Ты, видно, совсем с ума сошла! Как тебе в голову взбрело такое?»

Так по очереди перебирала всех своих пятиклассников Нина Петровна и с уверенностью отметала каждого, пока не доходила очередь до Агафонова.

И тут происходила заминка. Тут Нина Петровна спотыкалась. Именно в этом месте она вскакивала с постели и включала настольную лампу или бежала на кухню ставить чайник. И под мерное бульканье чайника, сидя в ночной рубашке за столом, думала Нина Петровна: «Он. Агафонов. Он». И в третий раз наливала себе чай и пила его, волнуясь и обжигаясь.

«Ну как же так? Как мог он меня обмануть? Ведь он же дал мне твёрдое обещание. Дал слово исправиться. И я ему верила!»

– Ниночка, ты не спишь? – в который раз спрашивала её мама из соседней комнаты.

– Сплю, мамочка, – отвечала Нина Петровна. – Не беспокойся, я сплю…

И всё думала, и думала, и думала.

Она вспоминала, как пришла впервые в этот класс, как быстро полюбила этих ребят, как была довольна ими… и как только один человек в классе омрачал ей жизнь. Она вспоминала, что вытворял этот человек, вспоминала его невозмутимое лицо с красными оттопыренными ушами. Она вспоминала все педсоветы, на которых обсуждалось его поведение, и как горячо она боролась за него, как спорила с завучем Серафимой Ильиничной, и как она взяла у него слово исправиться, и как он дал ей наконец, после долгих уговоров и наставлений, это слово, и как он вот уже две недели стал даже лучше учиться. А потом она представляла себе, как подходит к ней завуч Серафима Ильинична и говорит:

«Вот он, ваш хвалёный Агафонов! Как видите, я была права».

И Нина Петровна тяжело вздыхала и переворачивалась на другой бок.

Оставалась последняя надежда, что кто-то из её пятиклассников странно пошутил и утром классный журнал будет лежать на своём месте.

Под утро ей приснился короткий цветной сон. Ей приснился Агафонов, который стоял на крыше высотного дома на площади Восстания и размахивал огромным классным журналом. А из журнала, как стаи птиц, вылетали разноцветные отметки – зелёные двойки, оранжевые тройки, тёмно-синие четвёрки и белые пятёрки и с громким пластмассовым стуком сыпались сверху на мостовую.

Она проснулась разбитая и пошла в школу.

На столе журнала не было.

Ученики пятого «А» сразу увидели, что классный руководитель ставит отметки не в классный журнал, как было заведено во все вековечные времена, а в обыкновенную школьную тетрадку в клеточку.

Гвоздева, которая всё всегда замечала первая, хотя и сидела за четвёртым столом, сказала по этому поводу своей подруге Собакиной:

– Погляди-ка, Валька! Чего это она, а?

На что Собакина, не отличавшаяся таким острым зрением, как её подруга Гвоздева, но зато отличавшаяся не менее острым любопытством, отвечала, вытянув шею и глядя на учительский стол из-за голов Трофимова и Кадушкиной:

– Ага. Чудно. Правда, Таньк?

При этом, должны мы сказать, ни от Гвоздевой, ни от Собакиной не ускользнуло странное выражение лица Нины Петровны и синие круги под её глазами.

– Ниночка сегодня какая-то не такая, – сказала Гвоздева, многозначительно взглянув на Собакину.

– Ага, – сказала Собакина, многозначительно взглянув на Нину Петровну. – Интересно, что это с ней?.. И журнала почему-то нету!

Потом они обе повернули головы и поглядели на Тосю Одуванчикову.

– Тоська… – свистящим шёпотом одновременно произнесли обе.

Тося Одуванчикова подняла голову.

– Гляди, – произнесли шёпотом Гвоздева и Собакина и показали глазами на учительский стол.

Тосины глаза проследовали за их взглядом. В них тоже отразилось удивление.

Тося повернулась к Вере Пантелеевой.

Вера Пантелеева повернулась к Сене Мордюкову.

Сеня Мордюков повернулся к Рудику Антонченко…