Квартира в Париже - Люси Фоли

Затем она подходит еще ближе. Она не сводит с меня глаз, почти не моргает. Но только один раз, бегло, она поднимает глаза на дом, будто что-то проверяет. Затем открывает рот и тихо шипит звуком, напоминающим шорох опавших листьев.

– Здесь ничего нет для тебя.

Я пристально смотрю на нее.

– Вы о чем?

Она качает головой. А потом поворачивается, возвращаясь к уборке. Все произошло так стремительно, что я почти поверила, будто мне это померещилось. Почти.

Я смотрю вслед ее удаляющейся фигуре. Да черт возьми: такое чувство, что все, кого я здесь встречаю, говорят загадками – разве что кроме Ника. Меня охватывает внезапное яростное желание подбежать к ней и, не знаю, встряхнуть или что-то в этом роде… в общем, заставить объяснить мне, что она имеет в виду. Но я прячу свое разочарование за маской безразличия.

Уходя, я чувствую ее пронзительный взгляд, сверлящий мои лопатки. И уже на улице, задаюсь вопросом: это была угроза или предупреждение?

КОНСЬЕРЖКА

Будка

Ворота за девушкой захлопнулись. Она думает, что поселилась в обыкновенном многоквартирном доме. В месте, где все подчинено обычным правилам. Она даже понятия не имеет, во что ввязалась.

Я думаю о наставлениях мадам Менье. Выбора нет, я должна им следовать. Слишком многое поставлено на карту, мне придется сотрудничать. Как она и просила, я отчитаюсь, что девушка ушла. Когда она вернется, тоже сообщу об этом мадам. Как послушный работник, которым я и являюсь. Мне не нравится мадам Менье. Но приезд этой особы вынудил нас заключить непростой союз.

Девчонка вынюхивает. Досаждает жильцам вопросами. Так же, как и он. Нельзя допустить, чтобы она привлекала внимание к этому месту. Ведь он хотел именно этого.

Есть нечто, что я должна оберегать. Это мой долг, и я никогда не смогу оставить эту работу. До недавнего времени я чувствовала себя здесь в безопасности. Потому что у этих людей есть секреты. И я слишком глубоко погрузилась в них. Я слишком многое знаю. Они не смогут избавиться от меня. И я никогда не смогу избавиться от них.

Он просто был добр. Вот и все. Он заметил меня. Каждый раз, проходя мимо во дворе, на лестнице, он здоровался со мной. Спрашивал о здоровье. Говорил о погоде. Не невесть что, правда? Но мне казалось, что на меня целую вечность никто не обращал внимания, не говоря уже о том, чтобы проявить доброту. Никто не считал меня за человека, кроме него. Но после он стал задавать свои вопросы.

– Как давно вы здесь работаете? – спросил он, когда я мыла каменный пол у лестницы.

– Давно, месье. – И звякнула шваброй о ведро.

– А как вы устроились сюда? Давайте сюда – я помогу. – Он понес за меня тяжелое ведро с водой через весь коридор.

– Сначала в Париж приехала моя дочь. А уж я следом за ней.

– Зачем она приехала в Париж?

– Все это было так давно, месье.

– И все же интересно послушать.

Это заставило меня присмотреться к нему повнимательнее. Мне показалось, что я уже сказала ему достаточно. Этому чужаку. Не слишком ли он добр, не слишком ли любопытен? Чего он хотел от меня?

Я осторожно ответила:

– Это не очень интересно. Возможно, как-нибудь в другой раз, месье. Мне нужно работать дальше. Но спасибо за вашу помощь.

– Конечно, не буду вас задерживать.

Столько лет моя незначительность и незаметность были маской, за которой я пряталась. И все это время я старалась не ворошить прошлое. Побороть стыд. Как я уже говорила, в этой работе достоинство утрачивается. Но не стыд.

Но он увидел меня. Это любопытство, эти вопросы: впервые за долгое время я почувствовала, что меня видят. И я, дурочка, купилась.

Эта девчонка. Нужно вынудить ее поскорее уйти, прежде чем она поймет, что все не так, как кажется.

Возможно, я смогу убедить ее уехать.

ДЖЕСС

После безмолвия дома, странно снова оказаться среди людей, шума, уличного движения. К тому же, это сбивает с толку, потому что я до сих пор не знаю, где нахожусь, и как все эти дороги соединяются друг с другом. Я быстро сверяюсь с картой на телефоне, чтобы не транжирить трафик. Кафе, где я встречаюсь с этим парнем, Тео, расположено на другом конце города, по ту сторону реки, поэтому я решаю поехать на метро, хотя и придется разменять еще одну позаимствованную у Бена купюру.

Мне кажется, что чем дальше я удаляюсь от квартиры, тем легче дышится. Будто часть меня почуяла запах свободы и никогда не вернется в это место, хотя я понимаю, что сделать это придется.

Я иду по мостовым, мимо переполненных уличных кафе с плетеными стульями, люди болтают, курят за бокалом вина. Я прохожу мимо старой деревянной ветряной мельницы, выглядывающей из-за живой изгороди, и задаюсь вопросом, что, черт возьми, она делает в центре города, да еще и в чьем-то саду. Торопливо спускаюсь по каменным ступеням, мне приходится обходить парня, спящего в крепости из промокших картонных коробок; я подкидываю ему пару евро. После я пробегаю пару приятных скверов, они выглядят почти одинаково, за исключением того, что в центре одного старики играют в нечто похожее на петанк, а в другом – карусель с полосатым тентом, где дети веселятся верхом на изукрашенных лошадях и рыбах.

Оказавшись на людной улице, у станции метро, я чувствую напряжение, будто что-то вот-вот произойдет. Что-то витает в воздухе – а нюх на неприятности у меня отличный. И надо же, я замечаю три полицейских фургона, припаркованных на обочине. Мельком вижу, как мужчины сидят внутри в шлемах и бронежилетах. Инстинктивно я опускаю голову.

Следую за потоком людей под землей. Я застреваю в турникете, потому что забываю вынуть маленький бумажный билет; я не знаю, как открыть двери в прибывшем поезде, поэтому парню рядом приходится придержать их, чтобы поезд не тронулся без меня. Все это заставляет меня чувствовать себя невежественным туристом, которых я терпеть не могу: невежество – опасная вещь, оно делает тебя уязвимым.

Когда я стою в переполненном, вонючем, душном вагоне, у меня возникает ощущение, что за мной наблюдают. Я оглядываюсь: группа подростков висит на поручнях, они словно вышли из скейт-парка девяностых; молодая женщина в кожаной куртке; несколько женщин в возрасте с крошечными собачками и тележками с продуктами; группа странно одетых людей с горнолыжными очками на голове и банданами на шеях; один из них несет нарисованный плакат. Но ничего явно подозрительного; когда мы подъезжаем к следующей остановке, заходит мужчина с аккордеоном и загораживает мне половину вагона.

Самый быстрый путь, по-видимому, лежит через Люксембургский сад. На город уже опустились сиреневые сумерки, но еще не совсем темно. Под ногами шелестят листья, те, что не успели сгрести в огромные светящиеся оранжевые пирамиды; ветви деревьев почти голые. Пустая сцена, закрытое кафе, сложенные в стопку стулья. И снова возникает ощущение, что за мной наблюдают, следят: я будто чувствую давление чьего-то пристального взгляда. Но каждый раз, оборачиваясь, вижу, что за мной никого нет.