Книга Короткого Солнца - Джин Вулф

Здесь я должен сказать, что мы с Крапивой обсуждали возможность печати задолго до того, как я написал о том, что произошло, когда Шелк остановился помолиться перед камнем с Сциллой. Мы обсуждали это, но оба быстро пришли к выводу, что будет гораздо легче изготовить вручную две или три копии — тогда мы предполагали, что больше не понадобится, — чем создать оборудование, необходимое для их печати, и изучить процесс. Сделав таким образом разумный вывод, что печать находится за пределами наших возможностей, мы отказались от всякой мысли о ней.

Теперь же я, видя с каким рвением покупались экземпляры Крапивы, опять подумал о том, чтобы напечатать их, но уже в совершенно новом свете: я знал, вне всякого сомнения, что мы могли бы продать двадцать или даже тридцать экземпляров в течение года, если бы только они у нас были.

Кроме того, мы могли бы также напечатать гораздо более короткий отчет о нашем отъезде из Cтарого Вайрона, отчет, который Ложнодождевик завершила незадолго до того, как ее забрала смерть. У ее внука была ее рукопись, и он позволял другим ее копировать. Конечно же, он позволит Крапиве скопировать ее, и по этой копии мы могли бы напечатать и продать по меньшей мере дюжину экземпляров. Кроме того, во Втором Урсе жил человек, который, как говорили, написал подобную книгу, хотя я никогда ее не видел. У нас была бумага, а также скромные навыки и инструменты, необходимые, чтобы сшить сложенные листы в книгу и переплести ее тонкими деревянными планками. Нам не нужно ничего, кроме печатного пресса, чтобы выгодно и по-новому использовать бумагу, которую мы уже делаем и продаем.

И это еще не все. Для печати десятков тысяч слов, несомненно, потребуются сотни многоразовых букв, а возможно, тысяча или больше. В мастерской, которую я посетил вместе с отцом, делали буквы, заливая расплавленный металл в металлические формы. (Это напомнило мне описание Синели о том, как делали головы талосов; я нашел и перечитал его.) Я помню, что видел, как женщина нагревала в железном ковше, висевшем над огнем, металл, который казался чистым серебром во время разливки; но отец сказал, что это был в основном свинец.

Это, в свою очередь, напомнило мне о разговоре неделей ранее с Сухожилием, который с удовольствием обсуждал оружие всех видов и был склонен читать лекции о нем. Я настаивал на том, что иглометы лучше подходят для здешних условий, чем карабины, хотя бы потому, что игла была простым, тонким цилиндром, не слишком отличающимся от короткого куска проволоки. Кроме того, у нас был карабин, из которого Крапива стреляла в пиратов, и, хотя само ружье было значительно проще игломета, для каждого выстрела требовалась отдельная гильза и множество других деталей, которые можно было использовать только один раз: капля специального химиката в крошечной медной чашке, взрывчатое вещество для приведения пули в движение, сама пуля и диск жесткой бумаги, сильно вощеной, чтобы запечатать оболочку — это последнее (сказал я) было единственным пунктом во всем списке, который мы могли предоставить сами.

Сухожилие не согласился:

— Какой-то человек в городе дал Утке пару иголок и сказал сделать несколько железных. И Утка их сделал. Он вырезал их из тонкого прута, который у него был, прокатал между раскаленными докрасна пластинами и отполировал. Он показал мне их и настоящие иглы. На вид новые ничем не отличались от настоящих. Я не смог их различить. Но когда ты вставляешь их в игломет, они не стреляют. Утка сказал, что можно с тем же успехом насовать туда соломинок.

Я начал было возражать, но Сухожилие перебил меня:

— Карабины бывают разные. Мы уже делаем карабины, которые работают. В той книге, которую вы с мамой написали, один из солдат говорит кому-то, что его пули сделаны из какого-то материала, о котором я никогда не слышал.

— Да, из обедненного урана, — согласился я. — Так сказал Шелку солдат.

— Ну, а я не знаю, что это такое. Но я знаю, что пули, которые делают в городе, свинцовые. Ты знаешь о серебряном руднике, который нашли в горах?

— Я знаю, что все говорят об этом. Я там не был, но звучит очень многообещающе.

— Ага. — На мгновение он замолчал, и я увидел в его глазах мечту найти такой рудник. — Нам нужно много всякого, и мы должны иметь что-то, что можно обменять на эти вещи, что-то такое, что не занимает много места на лодке и не портится. Серебро было бы идеальным решением. Шахтеры уже меняют его на все, что им нужно — например на инструменты для добычи руды и порох; ювелиры делают из него кольца и всякое такое, так что оно приносит им большой доход. Или можно просто поменять маленький серебряный слиток на железо, в двадцать раз тяжелее его. Серебро лучше, чем бумага, и все купцы хотят его.

— Ты хочешь сказать, что вместо обедненного урана в пулях можно использовать серебро? Или железо? Железо было бы дешевле, естественно.

Он покачал головой:

— В серебряной руде есть свинец. Он тяжелее серебра, поэтому их довольно легко разделить. Так что у нас здесь не только серебро, но и свинец, и это прекрасно работает. Ты не можешь обменять его, во всяком случае, сейчас, потому что он тяжелый, и никто не хочет его много. Но это металл, который можно скормить карабинам, и он у нас есть.

Из свинца можно отлить шрифт, или даже вырезать литеры вручную, если литье окажется трудным; свинец доступен и дешев. Нам не нужно было бы начинать с тысяч подвижных литер и печатать книгу. Большинство людей, которым нужна была наша бумага, покупали ее, чтобы писать письма. Мы могли бы — могли! — предложить им бумагу с изображением. Если бы Кабачок захотел, он мог бы получить бумагу с изображением кабачка, напечатанным зеленой или желтой краской. Люди, названные в честь птиц — Гагарка, Кречет или Утка, — могли иметь изображение соответствующей птицы. Крапива очень искусно рисовала и научила Копыто и Шкуру рисовать почти так же хорошо. Большинство женщин названы в честь цветов, а цветы было легко рисовать (Крапива иногда рисовала их для развлечения) и, значит, легко печатать.

Я был так возбужден этой перспективой, что стал бы расхаживать взад и вперед, если бы это позволили размеры баркаса. Как бы то ни было, я вылез на бушприт и махнул шапкой в сторону пустого, бурлящего моря и тусклой, далекой земли. Если охотящаяся птица и была впечатлена, то она не подала виду.

Возвращаясь к нашей книге (в которой я потерял место , где читал), я стал читать, как и раньше, часто отвлекаясь мыслями о книгопечатании и чудесных возможностях, которые оно предлагало, пока я не наткнулся на отрывок, который меня ошарашил, тот, в котором Шелк приносит Мир Паса талосу, которого он убил в туннелях. Многие молитвы и благословения уже вышли из употребления, но Крапива рассказывала мне о своей знакомой женщине, которая исписала молитвами дюжины листов нашей бумаги и развесила их по стенам своего дома, чтобы сохранить их. Другие могли бы сделать то же самое, и, без сомнения, некоторые уже сделали; но, печатая, такие вещи можно было не только сохранять, но и распространять.

Но и это еще не все. Его Высокопреосвященство патера Прилипала, с которым я надеялся поговорить снова, когда доберусь до города, имел экземпляр Хресмологических Писаний, который он привез из Вайрона, той самой книги, на которой я дал клятву. Это дало бы нам третий текст, намного длиннее первых двух; печатая и продавая отрывки из него, мы не только увековечили бы и сохранили то, что иностранцы называют Вайронезской Верой, но и распространили бы ее.