Луна. История будущего - Оливер Мортон

Запуск оказался еще зрелищнее:

Путешественники, сообщает нам Верн, «вышли за пределы, поставленные творцом для жителей Земли». Судя по всему, за пределы вышла и промышленность, которая помогла им совершить путешествие, доказавшее, что человеческая сила уже неотличима от сил самой Земли.

* * *

Представление Несмита о Луне как о ключе к пониманию земной эволюции не теряет актуальности по сей день. Актуален и его взгляд на планеты, которые, подобно паровым двигателям, формируются под влиянием мощных потоков энергии, подчиняющихся законам работы и теплоты. Несмит также оказался прав в удивительных деталях, предположив, что бактерии — которые тогда были у всех на устах, но еще назывались «микробами» — могут выживать в космосе, где погибают все остальные формы жизни, и что вид Земли с Луны будет определяться не очертаниями континентов, а постоянно меняющимся рисунком облаков, и что приливные плотины могут вырабатывать большой объем электроэнергии. Но Луну он описал совершенно неверно — как в общем смысле, объясняя ее происхождение, так и в частностях, рисуя ее себе.

Начнем с частного: чтобы создать такие тени, какие он видел в телескоп, — а также, наверное, чтобы создать милые его глазу живописные скальные рельефы, — Несмит сделал лунные горы очень крутыми и зазубренными. Тем самым он создал визуальный образец для будущих изображений. Великий художник XX века Чесли Боунстелл, прославившийся своими астрономическими иллюстрациями, рисовал такую же гористую Луну для журналов, включая Life, Scientific American и Collier’s, а также для декораций к фильму «Место назначения — Луна». На Боунстелла равнялись и другие, например бельгийский художник комиксов Эрже, отправивший своего юного журналиста Тинтина на Луну. Да и с чего лунным горам не быть высокими и величественными? Там же нет ни ветров, ни дождей, ни ледников, способных их разрушать. Так что они должны быть крутыми и грубыми.

Но на самом деле они не такие. Несмит, как и многие после него, недооценил, насколько косой свет утрирует довольно скромный лунный рельеф[24]. Четкие тени, которые занимали людей со времен Галилея, отбрасывают мягкие, скругленные возвышенности, гораздо менее угловатые, чем Анды или Альпы. Они скорее напоминают уступы, чем пики. На Луне вряд ли удастся найти такой склон, на который невозможно было бы взойти или забраться, даже если бы там было такое же притяжение, как на Земле. Если на Луне и есть хоть один настоящий утес, его только предстоит обнаружить.

Причина в том, что лунные горы подвержены эрозии, несмотря на отсутствие ветра, дождя и льда. Они постоянно подвергаются бомбардировке частицами пыли, которые движутся на орбитальных скоростях. Эту бомбардировку не назвать интенсивной — 1800 тонн пыли в год сообщают поверхности Луны гораздо меньше энергии, чем несколько минут дождя на Земле. Хотя она и не сравнится с грозой, летящие быстрее пуль частицы не иссякают. Никакой утес не выстоит под этим натиском более миллиарда лет.

Неправильная оценка эрозии указывает на более серьезную и значимую ошибку Несмита. Луну бомбардируют не только частицы пыли, но и другие тела, вплоть до довольно крупных астероидов. Эти тела могут сообщать Луне огромное количество энергии, которой достаточно, чтобы за пару секунд преображать масштабные ландшафты.

В 1941 году, ожидая начала лекции в Филдовском музее Чикаго, промышленник со Среднего Запада Ральф Болдуин, который в юности был астрофизиком, заинтересовался любопытными бороздами, видимыми на фотографии Луны. Это были не поверхностные лучи вроде тех, что расходятся от кратера Тихо, а довольно глубокие желоба, внутри которых лежали тени, показывающие истинный рисунок рельефа. Болдуину показалось, что они выглядят так, словно что-то двигалось не к Луне или из нее, а вдоль ее поверхности, на огромной скорости и с огромной силой. Какой процесс мог создать такие элементы рельефа?

Заинтригованный, Болдуин изучил другие снимки и саму Луну. Он обнаружил, что заинтересовавшие его борозды имеют радиальную структуру и расходятся из одной точки в центре Моря Дождей, и пришел к выводу, что этот рельеф — Imbrium Sculpture — был создан осколками, которые разлетелись в разные стороны после сильнейшего удара. Из этого следовало, что огибающие Море Дождей горы были валом кратера, диаметр которого превышал тысячу километров, то есть гигантского в сравнении с Тихо и Коперником. Темная лава, которая сделала Море Дождей морем, вышла на поверхность в результате извержений, начавшихся после удара, и заполнила часть образовавшейся пустоты.

Если огромный круг Моря Дождей сформировался таким образом, то не стоило и сомневаться, что так же появились и меньшие по размеру круги. Все лунные кратеры — от малых до гигантских — были сформированы ударами.

Эта мысль уже приходила ученым в голову. Гук отказался от нее отчасти из-за того, что не смог вообразить, что могло так сильно ударяться о Луну. Очарованный Луной американский геолог XIX века Гров Карл Гилберт полагал, что лунные кратеры и моря появились, когда на заре существования Луны на ее поверхность упали лишние элементы формирования планет, или «планетезимали». В начале XX века эстонский астроном Эрнст Эпик и новозеландский астроном Чарльз Гиффорд независимо друг от друга пришли к тому же выводу, изучая растущее число астероидов и комет, которые при внимательном наблюдении обнаруживались в Солнечной системе.

Однако развития их мысль не получала. Возможно, отчасти это объясняется невезением и ангажированностью науки. Хотя Гилберт был знаменит, его статья о Луне была опубликована в крайне малоизвестном журнале, а прорывов из Эстонии и Новой Зеландии астрономы не ждали, не говоря уже о том, что никто не обращал внимания на машиностроительную компанию «Оливер» из Гранд-Рапидс в штате Мичиган, где работал Ральф Болдуин. Но была и другая причина, по которой эту теорию отказывались принимать. Если Луна так потрепана, должно быть, в прошлом соседней Земли тоже таились катастрофы.