Квантовая теория любви - Дэнни Шейнман

Я подхватил винтовку и вместе со всеми двинулся к передовой.

Много раз берега Гнилой Липы приходили ко мне в кошмарах, Фишель. Я выискивал в книгах по истории упоминания про места моего первого боя. Мы были солдаты, мы исполняли приказ, мы дрались за кусок покрытой травой земли. Общая картина была от нас скрыта. Это теперь я знаю, что на пятидесяти километрах фронта к востоку от реки находилось почти полмиллиона русских. А нас, австрийцев, сражалось всего сто семьдесят пять тысяч.

Мы были обречены с самого начала.

Окопов как таковых у нас не имелось — так, траншейки по колено глубиной, в которых можно было укрыться, только если лечь. Наша часть находилась на опушке недалеко от реки, метрах в пятидесяти. Слева — густой лес, справа — открытое пространство. По ту сторону реки открывался похожий вид: перелески, луга, небольшие холмы.

Было душно и тихо. После бессонной ночи под веки мне словно песку насыпали.

Я сжал руку Ежи и чуть слышно сказал:

— Удачи тебе, дружище.

— Мы победим, Мориц, — ответил он. — Мы будем сражаться не за австрийцев. За Уланов.

Приказ о наступлении пришел на рассвете. Загрохотала артиллерия. Казалось, ее целью было поднять побольше пыли над позициями русских, никаких других последствий артподготовки заметно не было. Да и продолжалась она всего двадцать минут.

И сразу лейтенант Найдлейн скомандовал: «Вперед!»

У всех душа ушла в пятки.

— Вперед? — недоуменно заорал Кирали, повернувшись к лейтенанту. — А огоньку подбавить? Русским-то хоть бы хны!

— Это приказ, Кирали, — зло прошипел Найдлейн. — Смелее в бой, и да поможет вам Бог.

С винтовками наперевес мы выбрались из траншей и двинулись в сторону реки. За нашими спинами выбивали дробь барабанщики. Вражеские пушки почему-то молчали.

Мы цепью вышли из леса. Русские безмолвствовали. Что бы это значило? У них кончились боеприпасы? А может, они отступили?

Мы подошли к реке. Опять заработала наша артиллерия. В мелких местах за ночь был переброшен деревянный настил, но многие переправлялись вброд, подняв винтовки над головой.

Противоположный берег был высокий и крутой — недурная, но кратковременная защита. Вскарабкавшись наверх, мы двинулись дальше — по открытому лугу, там и сям усеянному купами кустов. Местами трава доходила до пояса, цеплялась за ноги, словно желая нас остановить. Наши ряды щетинились штыками. Еще сто метров, сто пятьдесят, двести… Русские упорно молчали. Но они никуда не отступили — на фоне красного рассветного неба я видел впереди темные фигуры. Русские поджидали нас, подобно хранителям ада.

Поджилки у меня затряслись: нас явно заманивали в ловушку. Инстинкт велел мне: «Падай, заройся в землю, слейся с корнями и червяками». Но я продолжал бежать вместе со всеми.

Сейчас начнут стрелять, понял я, бросив взгляд на восток. Наши солдаты тоже вскинули винтовки и прицелились.

И тут над головой у нас раздался свист.

Совсем рядом грохнуло. Земля под ногами качнулась.

Еще взрыв. И еще. И еще. Пушки били прямо по нам. Дым ел глаза, я задыхался.

Что-то с силой ударило меня по спине, и я рухнул на четвереньки.

Ранен? Убит? Неужели мне суждено погибнуть в этой высокой траве?

Вывернув руку, я пощупал спину. Вся ладонь в крови, но боли я не ощущал.

Рядом со мной вдруг обнаружился окровавленный ботинок. Ошметок оторванной ноги торчал из него.

Так вот чем меня ударило, понял я. А сам я не ранен, это не моя кровь.

Куда-то делся Ежи — его больше не было рядом со мной.

Наша самоубийственная атака продолжалась. Я мысленно попрощался с родными, с Лоттой и поднялся на ноги.

Рыжая дымка заволокла поле брани. Троих солдат передо мной разорвало на кусочки.

Я сделал несколько шагов и споткнулся о тело.

Это был Петр Борислав, точнее, то, что от него осталось. Он был разрезан вдоль пополам, левая часть отсутствовала. Сердце висело на ниточках ближе к ноге, одна рука валялась в нескольких метрах.

С ужасом и отвращением я отвернулся.

Вокруг рвалась шрапнель. Взрывы слились в один оглушительный рев.

Лейтенант Найдлейн припал к земле рядом со мной. Он весь трясся.

— Следуй за мной, — прохрипел он. — Здесь неподалеку их пушка на позиции. Надо ее захватить.

Он указал на купу деревьев в сотне метров от нас. Из-за мешков с песком торчал ствол.

— Нам надо подползти поближе и как следует все рассмотреть. С другой стороны тоже подойдут наши. Возьмем русских в клещи.

Мы поползли по-пластунски и в густой траве наткнулись на удобную канаву. Пули так и свистели над нами — обе стороны вели интенсивный огонь. Во встречное наступление русские не пошли, и кое-кто из наших ворвался к ним в окопы. Завязалась рукопашная.

Но большая часть наших войск оказалась рассеяна по лугу. Все основы тактики, которым нас учили в мирное время, забылись, приказы командиров не доходили до подчиненных, каждый был сам за себя.

За исключением меня. Мне офицер дышал прямо в ухо. С ужасом я услышал приказ: высунуть из травы голову и оценить положение.

Да он рехнулся! Зачем так искушать судьбу? Это же просто чудо, что нас до сих пор не убили! А стоит мне приподнять голову, как ее просто снесет.

— Выполнять приказ, Данецкий! Какие вы, евреи, трусы! Как бы нам из-за вас не проиграть войну!

Такого я вынести не мог.

— Это из-за вас, болванов австрийцев, мы все проиграем! — выкрикнул я в ответ. — Вы только и умеете, что танцевать вальс и штрудели жрать! Откуда вы взяли, что победите русских? А с виду вы такие храбрые!

Мы лежали, припав к земле, и прожигали друг друга взглядами. Слова мои крепко задели лейтенанта.

— Данецкий, ты будешь наказан.

— Жду не дождусь, — ответил я. — Если только останусь жив к концу дня.

— Выполнять, Данецкий!

— Да будет вам, лейтенант!

Найдлейн вытащил пистолет и приставил к моей голове.

Если перед человеком встает выбор, умереть прямо сейчас или хоть несколькими секундами позже, он обязательно ухватится за второе. Вот почему люди выбрасываются из окон горящих зданий: вдруг Бог успеет смилостивиться, пока летишь к земле, и ты останешься жить. Пусть покалеченный, пусть с переломанными костями. Надежда затемняет рассудок.

Я набрал в грудь воздуха и приподнялся. Шквал пуль тотчас срезал вокруг траву. Но ни одна в меня не попала. Бог решил повременить с моей смертью.

Найдлейн засмеялся.

— Ну что, еврейчик, жив? Что видел?