Леонид Шебаршин - Анатолий Житнухин

…В Равалпинди в период подготовки к эксплуатации здания посольства часто наезжал В. Ф. Стукалин. Совсем недалеко от Равалпинди возвышались величественные горы с вершинами, покрытыми льдами и вечными снегами. В предгорьях Гималаев находилось прелестное местечко Марри, где в летнее время предпочитали жить богатые люди, — здесь царила прохлада даже в самые жаркие дни.

В Марри снимало небольшой коттедж советское посольство, и сюда часто приезжали отдохнуть другие дипломатические работники, в том числе и Стукалин с Шебаршиным. Здесь можно было отдышаться, прийти в себя после дневного зноя и тяжёлого рабочего дня. Воздух в этих местах был удивительно прозрачный, и горы, которые располагались отсюда за десятки километров, были видны как на ладони.

В Марри в ту пору жил и Зульфикар Али Бхутто. Он к тому времени уже находился в оппозиции, неожиданно утратив доверие Айюб-хана. Несмотря на это, он сохранял внушительный вес в пакистанском обществе. Однако в тот период пакистанские чиновники общения с ним избегали, чего не скажешь о советских дипломатах. Бхутто обладал огромной информацией и был отличным собеседником. Дом Бхутто находился немного ниже дачи советского посольства, по склону надо было пройти метров семьдесят. Виктор Фёдорович и Леонид Владимирович не раз проделывали этот путь, зная, что Зульфикар Али охотно встречается с теми, кто приезжает на нашу дачу. В гостях подолгу беседовали, пили удивительно душистый чай, выращенный в горах. Замечательные были вечера…

В конце 1966 года, вспоминал Леонид Владимирович, произошло событие, нарушившее привычное течение жизни. На него вышел ответственный сотрудник местной контрразведки и представил весьма убедительные доказательства того, что ему известно о действительной служебной принадлежности Шебаршина. Казалось, что в такой ситуации неизбежно последует предложение о сотрудничестве. Но его не было. Сотрудник пакистанской спецслужбы мотивировал свои действия следующим образом. Он сказал, что о служебной работе Шебаршина известно от американских представителей в Пакистане. Деятельность американцев, их вмешательство во внутренние дела страны беспокоят государственное руководство. Поэтому ему поручено через Шебаршина выяснить, готова ли советская разведка пойти на установление негласного контакта с пакистанскими спецслужбами с целью обмена информацией по американцам.

Все сотрудники советской разведки должны быть всегда готовыми к возможным провокациям. Как пишет Шебаршин, «именно так, рефлекторно, воспринималось любое неожиданное действие любого иностранца. Подобная автоматическая реакция действительно во многих случаях предупреждала серьёзные неприятности, но зачастую не позволяла использовать представившуюся интересную возможность. Я был типичным рядовым сотрудником, поэтому, вновь отвергнув утверждение о своей принадлежности к КГБ, сказал, что знаю человека в посольстве, которому это предложение может показаться интересным».

О состоявшейся беседе Шебаршин подробнейшим образом доложил в Центр. Там тоже поступившее ему предложение показалось заманчивым, но боязнь попасть в ловушку мешала действовать решительно. Ведь в Центре работали люди, мыслившие теми же штампами, что и разведчик. В многостраничной ответной телеграмме педантично разбиралась вся ситуация, выстраивались версии, высказывались предположения о возможности провокации. Указания Шебаршину о линии поведения выглядели расплывчатыми, но разрешение на продолжение встреч было дано. Одновременно ему предписывалось прекратить оперативную деятельность и бдительно контролировать обстановку вокруг себя.

Последнее решение было полностью оправданным. Если есть конкретные признаки, что контрразведка вплотную заинтересовалась разведчиком, он не имеет права рисковать безопасностью источников, обострять ситуацию. Что же касается сути дела и позиции Центра, то в ней не было ничего неожиданного — инструкции составлялись так, чтобы в случае неудачи вина ни в коем случае не пала на их авторов.

Шебаршин подчёркивал, что в дальнейшем он, находясь уже на руководящей работе в ПГУ, решительно воевал с такой манерой. Люди, работающие в поле, должны твёрдо знать, что Центр полностью их поддерживает и готов нести ответственность при любом повороте событий. Доверие — это единственная основа, на которой может действовать разведывательная служба. Подчинённый обязан доверять своему начальнику, а для этого начальник должен быть компетентен, доброжелателен и не бояться ответственности за свои решения.

Леонид Владимирович не исключал, что случившаяся с ним история отражала искреннее стремление пакистанских спецслужб наладить контакты с советской разведкой. Ведь значительная часть руководства страны в то время стала заметно тяготиться характером отношений, сложившихся с США. Айюб-хан искал пути к проведению более независимой политики и имел основания полагать, что американцы поддерживают его противников. Негласная помощь советской стороны в этой обстановке могла бы быть полезной. Прощупывая почву, Шебаршин провёл ещё несколько встреч с сотрудником пакистанских спецслужб, но дальше дело не пошло. Тот дал знать, что дальнейшие встречи невозможны. Причин он не разъяснял.

Тем не менее основная работа Шебаршина прервалась, а его источники пришлось законсервировать. Неопределённость положения тяготила и беспокоила — Шебаршин был готов к тому, что либо Центр, либо пакистанские власти потребуют его выезда из страны. Однако ничего серьёзного и подозрительного не происходило, и через несколько месяцев работа возобновилась.

«Соприкосновение с контрразведкой, — пишет Шебаршин, — заставило заново взглянуть на самого себя. Видимо, в чём-то я стал проявлять беспечность, слишком полагаться на свою удачу, пренебрегать жёсткими требованиями конспирации. Размышления по этому поводу привели к другой опасности — я стал робеть. При выходах на встречи с источниками, а они проводились, как правило, поздно вечером или на рассвете, я стал замечать слишком много подозрительного. Остаётся одна-две минуты до контакта, и вдруг слишком медленно проехала какая-то машина или показался прохожий там, где, кажется, некуда идти пешком. Решение целиком принадлежит тебе. Ты можешь отказаться от операции, и это будет совершенно правильно. Но если ты начинаешь страдать мнительностью, пугаться каждого куста и поддаёшься своей слабости, ты пропал, тебе надо менять профессию.

Профессия мне нравилась, менять её ни в коем случае не хотелось, и приходилось ломать себя».

Четыре года службы в Пакистане не прошли даром. Не каждый начинающий разведчик мог похвастаться такими результатами: три вербовки, восстановлена связь с ценным агентом, поддерживались контакты ещё с тремя агентами. И всё же один из завербованных оказался двойником.

«С его помощью, — вспоминал Шебаршин, — я проникал в американское посольство, а пакистанская контрразведка с его же помощью контролировала все мои хитроумные ходы. На последней встрече (поздно вечером, в машине, меж пологими исламабадскими холмами) „Хасан“ — таков был псевдоним агента — плакал настоящими слезами, клялся, что никогда не забудет русского друга и готов продолжать работу. Мой голос тоже, кажется, срывался от волнения. В темноте я трогал лежавшую под сиденьем тяжёлую монтировку и думал: как хорошо бы обрушить её на голову моего плачущего приятеля…»