Похоть - Шарлотта Физерстоун

Честити несколько раз моргнула, проясняя затуманенный взор, и огляделась вокруг сначала со смущением, а потом и с ужасом. Вскрикнув, она поспешила прикрыть руками обнаженные груди. Тейну не хотелось видеть, как бледнеет ее лицо от стыда. Не хотелось, чтобы Честити скрывала от него хоть что-нибудь, и меньше всего — свое тело. Это восхитительное тело, которому могла бы до смерти позавидовать самая знаменитая куртизанка.

Тейну оставалось лишь предполагать, какие мысли метались в сознании Честити, что она чувствовала после этой ситуации, которую наверняка расценила как унижение своего достоинства.

— Я… — Честити подскочила от возмущения, слезы струйками стекали по ее щекам. — Вы оскорбили меня, сэр.

— Нет, — резко произнес Тейн, бросаясь к ней. — Нет ничего постыдного в страстном желании.

— Животная похоть таит в себе очень серьезное оскорбление, милорд. И вы, милорд, относитесь к худшему типу совратителей.

— Моя страсть внушает вам отвращение, — спросил Тейн, схватив один из непокорных разметавшихся локонов и накрутив его на палец, — или это ваша реакция на мое вожделение, которое унижает вас?

Глаза Честити расширились, ее рот приоткрылся, пытаясь еле слышно что-то произнести. Отвратительное существо, жившее внутри Тейна, пробудилось, скрежеща зубами, желая возмездия за ее пренебрежение. Его грех жаждал овладеть Честити, взять ее силой и показать ей истинный стыд, настоящее оскорбление. А темный мужчина-фея… Он тоже хотел наброситься на эту высокомерную девицу, которая так больно уязвила его гордость своим презрительным отказом.

Тейн схватил Честити, резко приподняв так, что ее голые груди прижались к его шелковому камзолу. Она чуть не задохнулась, когда пуговица камзола задела ее сосок, натирая его.

— Вы хорошо притворяетесь, изображая невинность, — с жаром зашептал принц на ухо Честити. — Вы ведете себя так, словно оскорблены, унижены, обесчещены, и все же ваше тело возгорается от прикосновения. Ваш аромат наполняет воздух, и я готов биться об заклад: если бы мне удалось проникнуть под слои кружев и невинный белоснежный лен вашей нижней юбки, я обнаружил бы там ваше маленькое тесное лоно, истекающее влагой для меня.

Честити влепила наглецу звонкую пощечину:

— Никогда!

Тейн улыбнулся и позволил ей удалиться прочь, отпустил всего на короткое мгновение, позволившее ему собрать все, что осталось от его благородных намерений.

— Выходит, вы бросили мне перчатку, леди Честити? — крикнул принц ей вслед.

— Я никогда не покорюсь вам, — презрительно усмехнулась она, разглаживая помятое платье.

Метнувшись к дерзкой девчонке, Тейн снова схватил ее и горячо прошептал на ухо:

— Вы не просто покоритесь мне, вы сделаете гораздо больше, уверяю вас. Когда я в следующий раз окажусь рядом, уже вы будете умолять.

— Ну, так что же?

— Они их нашли.

Резкий удар хрустального бокала о золотую стену заставил горстку фей-служанок, кружившихся над волшебной королевой, в страхе отскочить.

— Оставьте нас! — в ярости бросила Айна, еще больше пугая уже и без того основательно взволнованных фей.

Кром молча наблюдал, как слуги покидают гостиную его матери. Они точно так же, как и сам Кром, прекрасно знали: гнев королевы не сулил ничего хорошего. Она, одна из самых могущественных волшебниц на свете, не привыкла мириться с неудачами. Жажда полного уничтожения Неблагого Двора придавала ей сил, делала сосредоточенной и заставляла легко выходить из себя.

Королева обернулась к сыну, и серебристая мантия, которую она носила поверх длинного платья, взлетела вверх подобно дуновению ветра. Ее прекрасные черты исказились маской ужаса, гнева и, возможно, страха.

— Как это может быть? Как темные феи узнали о добродетелях?

— Я не знаю. Но уверяю тебя, они все поняли.

— Нет, — раздраженно бросила королева, меряя шагами периметр позолоченной комнаты. — Нет, это невозможно! Они не могли проведать, что кровь смертных, которая требуется, чтобы положить конец проклятию, — это кровь добродетелей. Эта тайна хранилась на протяжении двухсот лет. Я, я сама позаботилась об этом!

Айна снова вскипела, ее уже начинало трясти от ярости.

— Это — мое решение, мое проклятие, и добродетели, — она злобно усмехнулась, чувствуя, как нарастает в душе гнев, — мои творения. Мои, только мои! Созданные для блага моего двора. Я управляю ими. Я использую их. Я, а не… — Королева запыхтела, задыхаясь от яростной тирады, и сдавленно закончила: — А не темные феи.

— Мама, успокойся, — посоветовал Кром, потянувшись к графину с медовым вином. Вырвав хрусталь из руки сына, королева с грохотом поставила графин обратно на стол.

— Я хочу получить ответы, Кром. Это просто невероятно, что Ниалл — или кто-либо другой из них — мог узнать о добродетелях и их значимости в снятии проклятия.

— Вероятно, — пробормотал Кром, следуя пристальным взглядом за мечущейся по комнате матерью, — в твоем королевстве завелся шпион.

Это предположение заставило королеву замереть на месте как вкопанной. Она бросила грозный взгляд через плечо, и в ее фиалковых глазах сверкнула злоба.

— Здесь нет никаких доносчиков!

— Ты уверена?

— Абсолютно. Никто не посмел бы нарушить мои приказы или предать свою королеву.

— А как насчет Вивианы? Она сбежала из нашего королевства. Возможно, теперь она помогает твоему неблагому сыну.

Мать, начавшая было снова расхаживать по гостиной, резко остановилась, посмотрела в окно и затихла, напряженно размышляя над догадкой Крома.

— Она — смертная, рожденная сто лет назад. Разумеется, проживание при нашем дворе замедляет ее старение, но однажды она покинет этот мир… — Королева обернулась к сыну, взгляд ее фиалковых глаз теперь был твердым и спокойным, полным уверенности. — Ее увели от нас шесть месяцев назад — в смертном королевстве этот период равен трем годам. Если Вивиана все еще жива, она уже старуха, которая наверняка сейчас стала убогой, хромой и мямлящей всякую ерунду. Но, скорее всего, она уже обратилась в пепел, и ветер унес ее останки далеко-далеко.

Кром понимал: его мать, разумеется, была права — как обычно. И все-таки в этом вопросе она явно мыслила недостаточно ясно и широко. Вивиана была воплощением добродетели прилежания. Олицетворением постоянства. Она попала к Благому Двору с первыми семью добродетелями и сочеталась браком с мужчиной-феей, оказавшимся деспотичным и грубым. С ней обращались совсем не так, как с остальными шестью добродетелями. Нет, думал Кром, вспоминая мучительные, полные боли крики Вивианы, когда ее муж-фея грубо совокуплялся с ней. Нет, если у кого-то и возникло желание помогать темным силам, то это была она. Если у кого-нибудь была причина предать королеву и ее двор, то только у Вивианы.