Души теней - Лиза Джейн Смит

«Тихо. Тихо, ангел мой».

«Дамон!»

Черные глаза светились любовью и радостью.

«А кто еще?»

«Как ты посмел? Как ты попал сюда?» — Елена запуталась еще сильнее.

«Место для меня не имеет значения, — он был неожиданно грустен. — Ты знаешь, что я всегда буду с тобой».

«Не знаю. Нет! Верни Стефана!»

Но было уже слишком поздно. Елена услышала тихий плеск и почувствовала, что вода в ванне остыла. Она проснулась как раз вовремя, чтобы не соскользнуть под воду.

Сон…

Телу было гораздо лучше, но она не могла отделаться от грустных мыслей. Это был не выход из тела, а обычный глупый непонятный сон.

«Место для меня не имеет значения. Я всегда буду с тобой».

И что эта ерунда значит?

Но сердце Елены дрогнуло от этих слов. Она быстро переоделась — не в кружевную ночную рубашку, а в черно-серый спортивный костюм. Она очень устала, разозлилась и чувствована, что, если Дамон как-то покажет, что проникал в ее мысли и сны, она просто полезет в драку.

Дамон ничего не сделал.

Елена увидела кровать, решительно направилась к ней и упала, утонув головой в неприятно мягкой подушке. Она предпочитала жесткие. Несколько минут она лежала, наслаждаясь ощущениями, оставшимися от ванны. Кожа постепенно остывала — и голова тоже. Как она поняла, Дамон не переменил позы с того момента, как они вошли в номер.

И он молчал, как и утром.

Наконец-то она решила разобраться с ним и сразу начала с сути проблемы:

— Что не так?

— Все в порядке, — он смотрел в окно, изображая безумный интерес к чему-то за стеклом.

— А помимо этого?

Дамой покачал головой. Но его спина достаточно красноречиво выражала то, что он думает о номере.

Елена осмотрела комнату — все было слишком ярким; тело явно работало за пределами своих возможностей. Бежевые стены, бежевый ковер, бежевое кресло, бежевый стол и, конечно, бежевое покрывало на кровати. Даже Дамон не мог отказаться от номера только на том основании, что он не черный.

«Я устала. И ничего не понимаю. И боюсь».

«И еще я дура. Здесь всего одна кровать, и на ней лежу я».

— Дамон? — Она с некоторым усилием села. — Чего ты хочешь? Здесь есть кресло. Я могу спать на нем.

Он повернулся. По его движению она поняла, что он не злятся и не играет. Он в ярости. Этот поворот… быстрее, чем мог бы заметить человек. И контроль над телом, позволивший сразу же остановиться. Эти резкие движения и пугающее спокойствие… Он снова глянул в окно, привычно подобравшись для… чего-то. Сейчас казалось, что он готов выпрыгнуть наружу прямо через стекло.

— Вампиры не нуждаются в сне, — такого холодного и спокойного голоса она не слышала с тех пор, как ушел Мэтт.

Она разозлилась настолько, что это придало ей сил:

— Ты знаешь, что я знаю, что это не так.

— Ложись, Елена. Спи. — Голос остался прежним.

Она ждала, что он будет говорить ровно и устало.

Но голос Дамона был напряженным.

Дрожащим.

Глаза закрывались сами:

— Это из-за Мэтта?

— Нет.

— Из-за Шиничи?

— НЕТ!

Ага.

— То есть из-за Шиничи. Ты боишься, что он сломает защиту и снова завладеет тобой, да?

— Ложись спать, — сказал он без выражения.

Он откровенно затыкал ей рот, и она разозлилась:

— Как мне показать, что я тебе доверяю? Я езжу с тобой совсем одна, не имея ни малейшего понятия о маршруте. Я доверила тебе жизнь Стефана.

Она стояла за спиной Дамона на бежевом ковре, от которого пахло… кипятком. Даже не пылью.

Пылью пахло от ее слов. Какими-то они вышли пустыми и неправильными. Это была правда — но Дамона она не трогала…

Елена вздохнула. Тронуть Дамона — дело непростое, да еще и рискованное; можно разбудить в нем — смертоносные инстинкты, даже если он не находится под чужим контролем. Она осторожно положила кончики пальцев ему на локоть и заговорила как можно точнее и спокойнее:

— Ты знаешь, что у меня есть и другие чувства, кроме обычных пяти. Сколько раз мне еще это сказать? Я знаю, что не ты пытал меня и Мэтта на прошлой неделе, — Елена услышала мольбу в собственном голосе. — Я знаю, что ты защищал меня, когда я была в опасности… даже убивал ради меня. Это многое для меня значит. Ты можешь сказать, что не веришь человеческой сентиментальности и прощению, но я не думаю, что ты все это забыл. Во-первых, прощать здесь абсолютно нечего…

— Прошлая неделя здесь ни при чем!

Голос изменился — в нем появилась сила. Он был как удар кнута. Ранил… и пугал. Дамон был серьезен. Что-то воздействовало на него, и это был не контроль Шиничи.

— Дамон…

— Оставь меня в покое!

Где я уже слышала подобное? Сбитая с толку, Елена принялась рыться в своих воспоминаниях.

Ах да. Стефан. Стефан, когда они впервые остались наедине. Стефан, боявшийся своей любви к ней. Он был уверен, что обречет ее на страдания, показав свои чувства.

Дамон настолько похож на брата, которого всегда передразнивает?

— Прежде всего, повернись ко мне лицом.

— Елена, — он говорил шепотом, как будто не мог подпустить в голос привычной ленивой угрозы. — Иди спать. Убирайся к дьяволу. Делай что хочешь, только отстань от меня!

— Да, это проще всего, — голос Елены тоже стал ледяным. Забыв об осторожности, она придвинулась ближе. — Ты умеешь гнать людей. Но я знаю, что ты не ел сегодня вечером. Больше ты ничего от меня не хочешь, а изображать из себя умирающего от голода мученика у тебя получается хуже, чем у Стефана.

Елена знала, что ее слова не могут не вызвать реакции. Но обычная для Дамона реакция на подобные провокации — сесть поудобнее и сделать вид, что ничего не слышал. Тем удивительнее оказалось случившееся.

Дамон резко обернулся, схватил ее, крепко сжал — не вырвешься. А потом поцеловал — движением сокола, пикирующего на дичь. Он был достаточно силен, чтобы держать ее, не причиняя боли.

Поцелуй был жестким и долгим, и в какой-то момент Елена отдалась инстинкту. Кожа Дамона была прохладной, а ее — все еще теплой и мокрой после ванны. Он держал ее так, что вырываться было бы очень больно. А потом — Елена знала — он бы отпустил ее. Точно ли? Готова ли она сломать пару костей для проверки?

Он гладил ее волосы… так нечестно… накручивал кончики волос на пальцы — всего через несколько часов после того, как он учил ее чувствовать всем телом, до кончиков волос. Он знал ее слабые места — не слабые места каждой женщины, а ее собственные. Он мог успокоить ее, а мог заставить стонать от удовольствия.