Тайна генерала Каппеля - Герман Романов

Сегодня телеграф принес ему ошеломляющее известие о перевороте во Владивостоке. К власти там пришло Приамурское земское правительство, набранное из той же «общественности», что и почивший недавно иркутский Политцентр. И, судя по растерявшемуся японскому офицеру связи, для восточных союзников это было так же неприятно удивившим явлением. Гадать не нужно – чехи и американцы даже не скрывали свою весомую роль во вчерашнем событии. Они как заведенные делали ставку на «демократию» и при этом прекрасно понимали, что та, будь это приснопамятный Комуч или Политцентр, не может противостоять крепнущим каждый день большевикам и скорее рано, чем поздно, сменит свой «розоватый» цвет на определенно красный, без всяких оттенков.

Дальше дурные новости посыпались как из рога изобилия, словно желая окончательно сломить волю к продолжению борьбы. На станцию Верхнеудинск прибыли поезда главнокомандующего союзными войсками Жанена и командира чехословацкого корпуса Сыровы. Атаман Семенов быстро сложил один к одному, Иркутск и Владивосток, и результат получался самый скверный – в Забайкалье «союзники» явно готовятся провести нечто подобное. А сила у них есть – эшелоны с вооруженными до зубов частями 2-й чешской дивизии растянулись тонкой кишкою от Байкала до Маньчжурии.

Противопоставить чехам ему нечего – все части задействованы, большую угрозу представляет район города Сретенска. Партизаны стягивают туда большую часть своих сил, а они у них немалые. У красного вожака Журавлева семь полков кавалерии, в каждом от пятисот до тысячи двухсот шашек, то есть почти по полному, немыслимому сейчас довоенному штату, а казаков в них много. В белых казачьих полках едва по три-пять сотен станичников, никак не больше.

Дело в том, что 70 лет назад, когда было сформировано казачье войско, в его 3-й и 4-й отделы вписали в казаки в большом числе ссыльнокаторжных поселенцев и крестьян, и оказачить их потомков воинским духом не удалось. Да что там – еще 20 лет тому назад эти «сынки» (так их презрительно называли родовые казаки 1-го и 2-го отделов) служили пешими в батальонах, и лишь после китайского похода их заставили пересесть на коней. А посему два года назад значительная часть нерчинских и аргунских станичников пожелала добровольно расказачиться, не желая нести тягот. Вот и сейчас эти самые «сынки» массово перешли в партизаны и, что самое плохое, потянули за собою ослабевших духом и потерявших веру своих соседей – природных казаков, чьи пращуры еще с легендарным Ермаком пришли в Сибирь.

Теперь к семи конным полкам красные спешно формируют еще три, сводят их в бригады и дивизию, есть у них и пехота – два полка из крестьян и полнокровный батальон из китайских «интернационалистов», которым пограбить зажиточных казаков – одно удовольствие. И вооружена эта рать прилично – винтовки чуть ли не у всех, семь десятков пулеметов, четыре пушки. Хорошо, что с боеприпасами у них нужда великая, так что продержаться можно. Но вот если чехи помогут им патронами и снарядами из своих эшелонов, то придется плохо, очень плохо.

А такое может произойти, и весьма скоро – в мятежном Прибайкалье в селе Бичуре партизаны уже выбрали насквозь большевицкую, но с участием «общественности» власть – ревком. И начали сводить вольницу в три регулярных полка по шесть пехотных рот и три эскадрона конницы при пулеметах, по две тысячи бойцов в каждом.

Так что вскоре его войска начнут дожимать с двух сторон, да так, что мало не покажется!

Южнее Братска,

река Ангара,

командир учебного морского полка

полковник Казагранди

– Мой полк намеренно ушел от железной дороги, чтобы не оказаться между молотом и наковальней!

Полковник Казагранди вспомнил свою гимназическую юность и сумел солгать с поистине честным взором. И два бородатых мужика, вожаки местных партизан, суровые и неулыбчивые, сидевшие напротив него, поверили в эти слова. Он это понял по едва заметной мимике, когда те мимолетно обменялись взглядами, ибо людям свойственно принимать на веру то, что вписывается в их представление о существующем положении дел.

– Там бы я и мои солдаты попали под командование Каппеля, которого считаем авантюристом!

Так вдохновенно Николай Николаевич еще не лгал никогда в своей жизни. Его полк, который должен был войти в дивизию морских стрелков контр-адмирала Старка, не успел в нее влиться – та рассеялась еще при отступлении до Енисея. От Красноярска свой отряд Казагранди вел в составе северной колонны генерал-майора Сукина, что пошла к Иркутску не по Московскому тракту вдоль железнодорожной нитки Транссиба, а по реке Ангаре. Путь выходил вдвое больше верстами, но зато на нем было легче найти фураж и продовольствие в не разоренных войной и разрухой таежных деревеньках. Да и сменить уставших лошадей на свежих проще, и ровная ледяная гладь Ангары позволяла идти гораздо быстрее. Без всяких ухабов и занесенных снежком ямок, как на тракте. Или, не приведи такого в жизни с ее испытаниями, – на проселочных переселенческих дорогах.

У деревни Дворцы он получил разрешение от генерала Сукина уйти по левому притоку Чуне до деревни Выдрино, а там перебраться по проселку до деревушки Андзеби, что была южнее Братска на той же Ангаре. Путь выходил намного короче и, главное, позволял отряду морских стрелков не испытывать тягостей в снабжении, ибо продвигавшаяся по Ангаре шеститысячная колонна белых подчистую выметала накопленные таежниками запасы, оставляя тем на смерть или милосердие десятки тифозных, которых везти с каждым днем становилось все труднее и труднее. На последнее рассчитывать было трудно: крестьяне обозлены реквизициями до крайности – раньше их делали партизаны Бурлова, а теперь отступавшие колчаковцы. Иногда местные повстанцы пытались устраивать засады, вот только с дробовиками и ружьями против пулеметов и винтовок воевать на широченной речной глади невозможно, с таким примитивным оружием лучше засады в дебрях устраивать, но белые в тайгу и не совались.

Рискнул следовать самостоятельно один лишь отряд Казагранди, слишком утомительным опытному офицеру показался поход в общей колонне. Все восприняли его решение как безумие – идти предстояло мимо таежного села Шиткино, центра страшного партизанского восстания, что полыхало в здешних краях летом. Но то было не сумасшествие, а выверенный расчет – вся партизанская вольница стягивалась к Транссибу, желая хорошо обогатиться на грабеже беззащитных горожан. Такое было повсеместно, Казагранди собственными глазами видел ободранных до последней нитки обывателей городков и станций. Среди них было множество перепуганных до икоты интеллигентов, теперь смертельно дрожащих при близком знакомстве с «революционным народом». Тех самых земских либералов и общественников, кто радостно приветствовал наступившее «царство свободы» и своим целенаправленным саботажем привнес свою лепту в крушение белой власти. Вот теперь они на своей шкуре испытали торжество наступившей, не обремененной образованием, истинно народной «демократии».

В Шиткине, как полковник и рассчитывал, партизан не оказалось – все ушли к Нижнеудинску и Канску, а потому отряд прошел сквозь таежные дебри легко, даже без стычек, и вышел к Ангаре, где он и встретился сейчас с представителями партизан. И уже понял главное по мимолетному разговору – так называемая дивизия Бурлова ушла к северу, где и рассчитывала остановить белые войска. Его полк подошел опять в удобный момент – в Братске повстанцев было мало, их представители даже не угрожали, предложили только разоружиться и идти дальше к Иркутску. Эту легкую попытку нажима Казагранди отмел начисто – «ведь они ушли от страшного генерала Каппеля, который их может расстрелять за неповиновение, потому без пулеметов и винтовок им никак нельзя».