Научный баттл или Битва престолов. Как гуманитарии и математики не поделили мир - Анника Брокшмидт

В любом голливудском фильме до душещипательной кульминации оставались бы считаные мгновения — Джозефсон как раз держал речь, — но здесь происходило вот что: Джозефсон сказал все, что собирался сказать, и слово взял Бардин, Джозефсон перебил его, Бардин раскритиковал теорию Джозефсона, Джозефсон ответил на критику. Бардин окончил свой доклад и покинул сцену. Все прошло спокойно и чинно: оба участника дискуссии продемонстрировали удивительную сдержанность — и в манерах, и в речи. И физики разошлись по домам, на сенсацию не было и намека. Возможно, они не были довольны результатом. Но и после того обмена мнениями все развивалось мирно. Время сделало свое дело: через год после конференции предсказанный Джозефсоном эффект зафиксировали во время эксперимента, и через десять лет он тоже получил Нобелевскую премию по физике.

Хотя я и защищаю естественные науки, мне придется констатировать: более «добротные» ссоры и споры выходят между эстетами. Или не так? И впрямь удивительно, как мало вражды таят дисциплины, которыми я занимаюсь, во всяком случае к такому выводу подводят историки науки. Сложно вообразить себе всплывающее окно с заголовком «Услышав такое, всхлипнул бы даже Галилео Галилей», обещающее в один клик привести пользователя к перечню из семи самых ядовитых комментариев физиков. Найти что-то похожее и вправду очень сложно. Книги сообщают о подтвержденных открытиях, неверные же расчеты и ненадежные эксперименты оказываются на дне полноводной Леты. Но высокая культура спора — это все же сильная сторона естественных наук. Разумеется, многие с бо́льшим удовольствием наблюдали бы за тем, как соперники поливают друг друга помоями: чем больше грязи и пошлости, тем интереснее. Но ведь с прагматической точки зрения, лучший научный спор — тот, который к чему-то ведет и по итогам которого каждый из участников получает наилучший из возможных результатов — научную истину. Только так и могут проходить подлинные научные исследования. Пока гуманитарии догрызают ухо Майка Тайсона, физики ведут бой в джентльменской манере Генри Маске[25]: безупречная техника, чистые короткие удары. И коль скоро правоту определяют результаты эксперимента, тем, кто оказался не прав, остается лишь укрыться в душевой.

Пятый раунд

Вопиющие заблуждения

Человеку (не) свойственно заблуждаться

История науки сохранила память об изобретениях — физических и метафизических, — которые не сработали и не пригодились. А гуманитарии с большим удовольствием исследуют идеи ушедших времен. Представители естественных наук, быть может, не могут удержаться от восклицания: «Но у вас на уме ведь только слова и идеи. На что они вообще влияют?» Все, однако, не так просто. Идеи, как ни крути, могут быть очень опасны, особенно если они идут вразрез с другими устоявшимися идеями и представлениями.

В большей степени это относится к «неудобным» гениям и исследователям — они чрезвычайно пострадали от своих же мыслей. Галилео Галилею (1564–1642) не повезло особенно, поскольку его учение о гелиоцентрической Вселенной пришлось не ко времени и не ко двору. Галилео, итальянец по происхождению, был, что называется, универсальным человеком: как рыба в воде он чувствовал себя и в математике, и в философии. Любой тренер здесь обратит внимание на такое обстоятельство: включение Галилео в обе команды — сомнительное решение. Пришлось предварительно поспорить: у кого больше прав на этого игрока? И мы приняли решение посмотреть на проблему не слишком строго: математики выпросили его для другого боя (уж что-что, а уговаривать они умеют), и в предстоящем поединке этот уважаемый господин будет прикрывать наш фланг.

Но вернемся к несчастьям синьора Галилея. В Италии его времени невообразимым и возмутительным казалось предположение, что Земля с людьми на ней, этими существами, венчающими творение, может вращаться вокруг чего-то еще, как утверждал ученый. Церковь преследовала его так рьяно и была так беспощадна, что в конечном итоге Галилей все же поддался давлению инквизиции и отрекся от своего учения. Его обвинили в ереси и заключили под домашний арест. И только в 1992(!) году папа Иоанн Павел II официально признал, что Галилей был прав, защищая коперниканское учение.

Упрямая приверженность церкви геоцентрической модели мира, к счастью, не стоила Галилею жизни, но кому-то повезло меньше. Например Джордано Бруно (1548–1600). Горемычного монаха-доминиканца обвинили в восьмикратной ереси, в том числе в отрицании триединства Господа, несогласии с почитанием святынь и святых, сомнении в непорочности Марии, не говоря уже о неприятии причастия, в котором хлеб и вино символизируют плоть и кровь Христа. Бруно сбежал из Италии. Так начался 15-летний период его странствий по Европе, во время которого где бы он не появился, его образ мыслей непременно вызывал раздражение. В наибольшей степени церковь возмущали, несомненно, такие его утверждения: Вселенная безгранична; никто и ничто не может считаться истиной в последней инстанции; все на свете, в том числе Бог, состоит из более мелких частей. Бог как материя? Подобно тому, как и все мы состоим из материи. Никогда и ни за что! В конце концов Джордано Бруно вернулся в Италию, и, как это бывало, угодил прямо в раскаленные щипцы инквизиторов. Но даже пытки, которым он подвергался в течение семи лет, не смогли изменить его мировоззрение. За неколебимость своих заблуждений он поплатился жизнью. Папа Климент VIII распорядился казнить его со всей жестокостью. С ним поступили так, как поступали с наиболее упорными еретиками: в язык вбили железный гвоздь[26], чтобы ни с кем больше перед казнью он не смог поделиться своими мыслями, раздели донага и вверх ногами подвесили над костром, на котором монах сгорел заживо. Но изжить память о нем церкви все же не удалось. Памятник Джордано Бруно стоит на том самом месте, на одной из самых прекрасных площадей Рима, Кампо-деи-Фиори, и укоризненный взгляд мученика направлен в сторону собора Святого Петра. Можно даже сказать, что эта статуя не только молчаливый упрек, но и красноречивый кукиш католической церкви. Церковь же не спешит реагировать на эти сигналы: в отличие от Галилео Галилея Бруно не был реабилитирован. В 2000 году курия подтвердила справедливость его отлучения от церкви. Вольнодум и оригинально мыслящий человек Бруно в глазах католических сановников был всего лишь заблуждающимся, как и Галилео. В то время все было наизнанку, как кажется нам из нашего века.

Не стоит забывать об охоте на ведьм, раз уж мы заговорили о том, на что обрушивается гнев догматического богословия. Здесь важно раз и навсегда уяснить: ведьм сжигали не в Средние века, и не важно, что там думают создатели голливудских фильмов. Это происходило в раннее Новое время, наступившее вслед за ними. Как раз тогда отправился в путь Колумб и заблудился у берегов Америки, а Лютер пригвоздил свои тезисы к дверям Замковой церкви Виттенберга — точные временные границы этой эпохи расплывчаты и весьма спорны. Чтобы объяснить, почему охота на ведьм началась именно в этот период, придумано много теорий. Одна из них рассматривает проблему с несколько неожиданного ракурса и связывает феномен с… изменением климата. Но и здесь мы ступаем на тонкий лед, и в прямом и в переносном смысле, поскольку ученые до сих пор спорят, имел ли место в то время так называемый малый ледниковый период, поскольку на излете Средневековья, напротив, — как считают — наблюдалось потепление. Но давайте исходить из того, что температура и вправду понизилась. Более холодное лето и морозная зима не сулили ничего хорошего населению Европы, выживание которого полностью зависело от величины поголовья скота и урожайности полей. Когда приходило время пожинать плоды, бури с градом уничтожали то немногое, что уцелело после холодов. Объяснить непостижимое люди стремились еще до того, как началась эпоха Просвещения, а уж тем более во время и после нее. В XIV столетии Европа пережила целый ряд потрясений: с 1347 по 1353 год чума унесла жизни чуть ли не трети всего населения Старого Света; Великий западный раскол — когда на папский престол претендовали сразу несколько кардиналов, — продолжавшийся с 1378 по 1417 год, окончательно выбил почву из-под ног, и всем тогда казалось, что мир вот-вот рухнет. Нужно было назначить виновного во всех этих катастрофах. В первом случае козлами отпущения стали евреи, которые, как уверяли, отравили источники питьевой воды. Следствием явились еврейские погромы XIV века. Так же и в 1600-е годы, едва столкнувшись с серьезными проблемами, власти стали искать, на кого бы возложить вину. Тридцатилетняя война 1618–1648 годов подточила силы людей и поставила страны-участницы на грань выживания. Франция и Германия силились побороть внутренние неурядицы; в Англии по окончании гражданской войны прилюдно казнили короля Карла I, законного наследника престола.