Кредит на милосердие - Андрей Фролов

– Спасибо, Толян. – Митяй торопливо убрал сверток в рюкзак. – Век не забуду.

– Ага, епта… А теперь это… ты иди, ладно?

– Конечно.

Митяй повернулся, махнув пацанам на воротной башне. Тявкнул сидящий на цепи Лорд, его голос подхватили другие псы, на которых даже пришлось кричать, чтобы заткнулись. Этим с удовольствием занялся Косила, с ненужным рвением разогнавший зверей обратно по железным будкам.

Теоретически, изгнанник уже не имел права командовать гарнизоном Кропоткина, но из старшаков не пискнул никто, даже Беляш. Парни сверху увидели жест, взялись за ворот лебедки, и металлическая створка поползла в сторону по добротно смазанным полозьям. Тоже своего рода жест – могли бы и через калитку выпустить, но нет – почти полностью отворили…

Митяй не стал прощаться, развернулся и вышел прочь, провожаемый сотней взглядов. Там, в толпе, он точно это знал, среди них были благодарные, очень благодарные. Особенно двое, ради которых всё и произошло…

…Когда втягивался в «разговор», еще не совсем точно представлял, чем закончит и как будет действовать. Просто шел к Клёпе через площадь, стараясь не кривиться от его поганой ухмылки. А тот, словно зверь, всё уловил сразу, по каким-то самым незначительным признакам.

– Не надо, Митяй. – Старшак шагнул в сторону, стараясь держаться подальше от света фонарей. – Не дури.

Он ничего не ответил Клёпе, не пожелал говорить с мразью. Да и нечего было, раз тот уже и сам всё понял.

Митяй ударил первым, стремительно и спешно, как привык за многолетнюю практику. Сделал обманное движение рукой, ногой выстрелив прямо в пах противника. Но Клёпа тоже не был комнатным растением, свои мерзкие привычки добывая на улицах, в подворотнях и камерах колоний. Увернулся змеей, успел хлестнуть по уху, почти сбил с толку, а потом нацелился в печень.

Его удар Митяй отвел, рванулся вперед, сократил дистанцию, вцепился в шею, быстро сунул пару раз в бочину. Клёпа всхлипнул, попытался вывернуться, не сумел. Обманчиво обмяк, но тут же развернулся пружиной, выбросил вперед пальцы, метясь в глаза. Почти попал, оцарапав щеку, но следом получил два коротких хука в висок. Теперь обмяк по-настоящему, почти упал, но Митяй не позволил.

Подхватил в зажим, начал душить.

Вовремя заметил сверкнувшую в полумраке заточку, отшвырнул противника на асфальт, добавил вдогонку ногой, но пинок получился слабым, смазанным. Клёпа извернулся, снова оказавшись к нему лицом и в полный рост. С разбитой брови капала кровь, идиотская улыбка исчезла с лица, в глазах зажглись недобрые светлячки. Покачивая ножиком, он мягко двинулся вперед.

– Бляха-муха, Митяй, я же просил… – до этого дрались молча, только пыхтя и охая, и теперь негромкий голос извращенца, казалось, натурально прогремел на весь плац. – Уверен, что хочешь этого? Или, лошара, сам не можешь, так завидно?..

И во второй раз Митяй ничего не ответил. С легкостью ушел от пробного, размашистого и широкого удара, сдал на пару шагов назад. Рука юркнула за пояс, нащупала нож – один из двух армейских, найденных на телах самоубийц. Настоящий меч против самодельной заточки.

Потом долго кружили по пустырю за кухонным блоком, это Митяй запомнил хорошо. Выжидали, примерялись. В какой-то миг он даже подумал, что драку сейчас обнаружат и поднимут тревогу, чтобы разнять сцепившихся, но всё произошло слишком быстро, чтобы заметили стражники или даже собаки.

Клёпа рискнул первым, атакуя комбинацией из нескольких уверенных ударов. Но Митяй оказался быстрее. Опытнее. Злее. Он выжил и победил, дав выход всему черному, что скопилось внутри.

Ушел в сторону, увернулся от выпадов, позволил лезвию противника полоснуть по рукаву куртки. А затем ударил один раз, но очень сильно и метко, вспоров горло Клёпы от правой ключицы до левой скулы. Булькая и пытаясь сжать расползающуюся плоть, тот еще немного пошатался. Сделал неуверенный шаг, еще один, а затем упал лицом вперед в грязную лужу, уже начинавшую подмерзать с краев…

Напильник сначала обезумел. Кричал, всё порывался схватиться за автомат. Успокаивали сразу всеми старшаками, переполошили половину лагеря. Разумеется, директор знал о пагубных привычках помощника, но убийство своего, кропоткинца, было одним из самых страшных преступлений в его крохотной детской империи. Митяй, сидящий на стуле напротив другана, равнодушно ожидал расправы. Сам ведь пришел сознаться, ничего не скрыл, а ведь мог бы за ограду – и ищи ветра в поле.

Директор это, в конце концов, признал и осознал. Правда, к тому времени убийца Клёпы почти три дня провел в холодном карцере, но это ничего. Еще и не в таких местах приходилось ночки коротать, Митяй был привычным. Да и доброжелатели помогли…

А затем директор рассудил единственно возможным способом.

Изгнание.

Навсегда, без права возвращения. На произвол жестокой судьбы, на все четыре стороны, с минимумом вещей и жратвы, без оружия и лекарств. Ан нет, не выдержало в итоге сердце, вот какой подарок сделал…

Митяй услышал, как за спиной закрываются ворота. Посмотрел в неприветливое небо, готовое разродиться то ли дождиком, то ли мокрым снегом. И зашагал от Кропоткина прочь, еще не очень представляя, куда держать путь.

Давно, очень давно они жили своим укладом. При необходимости Варвара могла бы вспомнить всех своих прародительниц до двадцатого колена, так давно это началось. Жили в глуши, выбираясь в большие села и города только для того, чтобы найти себе мужчину, дарящего семя. А затем возвращались, храня под сердцем новую звездочку, яркую и сильную. Живое тепло, идущее по стопам всех женщин их рода.

Именно благодаря этому образу существования Варя и не понимала, почему пару зим назад люди вдруг стали делить свою жизнь на две половины. Проводить глубокую, как борона, черту, отделяя то, что было раньше, от того, что стало сейчас.

Да, конечно, лес-батюшка вздрогнул, сотрясся, роняя могучие сосны и вставая на дыбы норовистым жеребцом. Вспухли новые сопки, кое-где земля просела низко-низко, изломавшись и растрескавшись. Появились новые речки, горячие источники, в которых так хорошо купаться или стирать одежку. Но и это не стало для женщин отправной точкой, за которой жизнь вдруг превращалась в лютого врага. Этой точкой стало раннее утро, когда бабушка обманула ее, выпроводив из дома, отправив на проклятую Кривую Косу, на которой и посылка-то не ждала…

Вот тогда всё изменилось. Прорвало привычный ход вещей, навсегда перечеркнуло прошлое. Вышвырнуло на берег, будто рыбину, по первости заставляя жадно глотать чужеродный воздух, сжимая сердце в болезненный комочек. И плакать, плакать беспрерывно, пока не высохло тело.

Это утро Варвара не забудет никогда, пройди еще хоть сто зим. Не забудет, как бабка спасла ее, углядев беспощадное зло в наступающем рассвете.

Сейчас, сидя на поваленном бревне и завороженно глядя на просеку для саней и вездеходов, Варя снова и снова вспоминала тот день. Опустошенная, одинокая, раздавленная в лепешку…