Бабочки в жерновах - Людмила Астахова

Верэн считала себе плохой верующей, редко ходила в молу[5] по своей воле. Только по праздникам, да чтобы родители не ругались, а просто так — никогда. При виде расписных «жерновов» вообще смех нападал, а стоило представить себе Мировые Весы, так сразу возникал вопрос: что на таких можно взвесить? Грехи и добродетели? Ох, вряд ли. Но в миг смертельной опасности вспомнились тягучие речи озаннского «мельника». И Верэн совсем не хотелось сгинуть в цвете лет, так ничегошеньки, кроме хадрийского захолустья, толком не увидев в жизни. Великая Мельница не смолола грехов, накопленных в других, неведомых рождениях, а значит, обречена она на новую жизнь опять с того же самого нуля, где-нибудь на другом конце земли. Так и проживет Верэн Раинер голозадой дикаркой среди других дикарей, пожирая червяков и коренья. Ужас!

— В мире, где есть всему место и время, где все равны пред Судьбою… ик… ой!.. — вдруг вспомнились слова молитв. — Пусть же и мне будет… мамочка!.. пусть мы доплывем! Пусть Берт доплывет!

О том, как дела у попутчика, девушка не думала совершенно. Он — мужчина, он сам разберется. А вот Берт… Ах, Берт! Он — прекрасен в штормовке, с мокрым лицом и прокушенной губой. Его-то уж Верэн разглядела даже из-под брезента и сквозь дождевые потоки.

Он, высунувшись из рубки, что-то кричал Чику-механику, что-то важное и нецензурное, но слов не разобрать, а, следовательно, оставалось просто любоваться его мужественной красотой. В Озанне за такого девки передрались бы насмерть.

— Ты живая, малявка? — спросил он, когда уже ближе к следующему полудню море немного утихомирилось.

«Ага! Значит, думал обо мне», — обрадовалась Верэн и энергично закивала в ответ. Пусть видит, что хадрийки — крепкие женщины, которых не испугают ни шторма, ни портовые приставалы.

— Молодчина! Хорошо держалась!

Слышать похвалу из уст храбреца-островитянина вдвойне приятно. Верэн не удержалась и насмешливо фыркнула на зеленого, как листочек салата, Ланса, едва держащегося на ногах. Мол, знай наших! Столичной штучке в шторм сильно досталось, и он не собирался скрывать свою немощь. Слабак! То ли дело Берт!

Элисон Хил Рэджис. Эспит

Какое это все-таки счастье — сидеть в мерно покачивающейся лодке и неторопливо подбрасывать в воду соленую тресковую икру, ожидая, когда сардинки учуют лакомство и приплывут на пиршество. А потом уже тащить из воды сетку, полную улова. Синевато-зеленые спинки, переливающиеся всеми цветами радуги, и бело-серебряные брюшки — щедрейший и бескорыстнейший из даров моря островитянам. Воистину, только ленивый не закинет сети в кишащие жизнью воды.

Отличный улов изрядно порадовал Хила Рэджиса. Но когда это человек остановится на достигнутом? И банальная жадность в итоге победила лень. Еще один заход, пока солнце высоко, решил он, и можно возвращаться домой.

«Коптить будем вечерком, по прохладе, а сначала…»

Сначала Хил выберет несколько самых жирных рыбок, почистит их, смажет оливковым маслом, потом натрет солью и перцем. Но прежде, чем бросить их на сковородку, поджарит ломтики хлеба с чесноком, и только после отправит сардинок в то же самое масло. С лимоном и белым вином — объедение.

«Или всё-таки обвалять в муке грубого помола? — размышлял рыболов, не забывая подбрасывать в волны приманку. — Или замариновать с вином, луком, чесноком и розмарином по-хадрийски?»

Солнышко припекало, сардины радостно шли в сети, и только кулинарные переживания тревожили Хила в это прекрасное утро. Право слово, жизнь — отличная штука, особенно для того, кто совсем недавно готовился с ней распрощаться. Уже десять лет прошло, как смолола Великая Мельница очередную войну в прах, словно низкосортное зерно, а Рэджис всё не мог надышаться своим счастьем. Он вернулся живым, своими ногами пришел, почти невредимый, чем не повод для радости?

— Ну что? Хорошенького понемногу. А тебе, дружок, сегодня повезло, — Хил достал из сети последнюю рыбешку и выбросил её подальше от лодки. — Вольного тебе моря, малыш. И удачного перерождения.

Так давно, что иногда казалось, прошло целых три жизни, на берегах более суровых, чем эспитские, в ледяном северном море старый дед всегда поручал маленькому мальчику ответственейшее дело — выпустить последнюю рыбку на волю. На счастье.

— Понимаешь, какое дело, Элисон, иначе несправедливо будет. Мы ведь с сетями и мозгами, а они — твари безмозглые и безрукие. Должно равновесие быть во всем. Ты его блюдешь, а оно потом — тебя, чтобы, стал быть, и для тебя сыскалось в мире чудо и благодетельство от более сильного. Усёк?

— Усёк, деда, — степенно отвечал белобрысый щекастый малыш.

— Ну и молодца!

И твердая дедова ладонь ложилась на макушку в безмолвном жесте бесконечной любви.

А ведь не исключено, что все отпущенные рыбки в какой-то миг легли на одну Чашу Весов и перевесили снаряд, угодивший в блиндаж, из которого за минуту до обстрела вышел капитан Рэджис. Что-то такое знал старый просоленный до костей рыбак из городка, что на далеком вирнэйском берегу, что-то ведал, не иначе.

Нынче же Мировое Равновесие уравняло благолепную жизнь заслуженного ветерана двух войн присутствием в ней женщин с фамилией Тэранс. Наверное, это было в высшей степени справедливо, но все равно чрезвычайно неудобно. Кабы не Фрэн с Мерерид, то лучшего места жительства, чем Эспит, не возжелаешь. Не то чтобы капля дегтя… скорее уж, две капли дегтя сильно портили всю бочку меда, но ложкой следовало орудовать с большой осторожностью.

— Вот мы и метафорами стали думать, — печально молвил Хил своему безъязыкому улову. — От баб лишь зло одно, так и знайте.

Смертельный укор в глазах сардин заставил мужчину устыдиться малодушия. Кто, скажите, кто на Эспите не знаком с универсальным правилом мироздания, гласящим, что если где-то убыло, то в другом месте обязательно прибудет, и наоборот? У всех эспитцев подобные проблемы. Возьмем, например, Лив и Берта, или…

— Хил! Дорогой! Хи-и-ил!

Голос свой Мерерид взяла взаймы у корабельной рынды и по своему обыкновению забыла отдать должок. Рыболов налег на весла, сделав вид, будто борется с течением и ничего не слышит. В конце концов, он не зря получает надбавку к пенсиону за тяжелую контузию. Потому что глохнет временами, а порой, вот как сейчас, еще и слепнет на один глаз.

Ветер — вечный союзник всех мужчин — тщательно свистел в ушах и уносил резкий звук женского голоса куда-то в сторону, к скалам. Недосуг Хилу сейчас болтать с Мерерид, тем паче старая ящерица знает только одну тему — козни и происки Фрэн. Впрочем, с младшей Тэранс он тоже любезничать не стал бы. Жалко щедрого улова и сардины ждать не будут.

А торопиться следовало еще и потому, что с юго-запада шла на Эспит гроза. Её Элисон Хил Рэджис чуял загодя, безошибочно угадывая тяжелую поступь бури по ломоте в висках.

«Как-то там Берт? Успеет ли проскочить?» — беспокоился он. И не столько за контрабандиста, сколько за корабль.