Чёрная Тень - Себастьян де Кастелл

Я впервые видел, чтобы Рейчис заботился о другом человеке… вернее, вообще о человеке, потому что обо мне он не особо заботился. Но его порыв меня не разозлил — я и сам хотел бы сделать то же самое. Сенейра не была магом, она даже не была из моего народа, и все же Черная Тень терзала ее сильнее, чем меня.

Что-то было не так. Рейчис чувствовал это, и хотя он притворялся, что Сенейра ему не нравится, почему-то ее оберегал.

Я, пожалуй, испытывал то же самое.

Глаза у Сенейры все еще были закрыты, но она подняла руку и мягко погладила Рейчиса.

— Келлен, чтобы не возникло недоразумений, — сказал белкокот, закрывая глаза, — если ты когда-нибудь попробуешь меня погладить, я тебе руку откушу.

К утру Фериус и Рози, видимо, договорились о следовании пути Ветра, бризу или еще о какой белиберде аргоси, потому что, пока мы ехали в Телейдос, они были друг с другом куда вежливее, чем накануне. Я был доволен, что напряжение между ними спало, но все равно кое-что меня беспокоило. Я позволил своему коню немного отстать и подождал, когда со мной поравняется Фериус.

— О чем задумался, малыш? — спросила она.

— Если Рози думает, что у Сенейры, может быть, какая-то чума, — негромко сказал я, — то почему мы едем в ее город? Разве нам не нужно держаться подальше от людей?

— Во-первых, никто из нас не знает, что происходит с Сенейрой, поэтому пусть Рози тебя не накручивает. Во-вторых, магическая чума не распространяется по воздуху или при тесном контакте, как обычные болезни. И в-третьих, если ты еще не заметил, мы не подпускаем ее ни к кому, кроме тех, кто уже подошел к ней, — и она ухмыльнулась мне, — близковато.

Я решил притвориться, будто не понимаю, о чем она говорит.

Рейчис издал звук, который у белкокотов выражает смех.

— Видишь, не только я так думаю…

— А что такое — Алый Крик? — спросил я у Фериус. — Вы с Рози…

— Алый Крик уже в далеком прошлом, парень, — ответила она, пришпорив коня. — Пусть покоится в своей могиле.

Я больше ничего не смог от нее добиться ни про магическую чуму, ни про то, почему аргоси так из-за нее волнуются. Рози бросила на меня один-единственный взгляд, и я понял, что она тоже не собирается меня просвещать.

Сенейра вроде чувствовала себя лучше, чем ночью, хотя и не говорила о том, что случилось. Между нами установилось что-то вроде вежливой дистанции, и это было странно после того, как мы несколько часов держались за руки, пока она сражалась со своими приступами. Но я осознал, что человек живет с Черной Тенью, притворяясь, что ее нет, только до тех пор, пока выбора не остается. Боль была сильной, но, как и говорила Сенейра, именно от голосов — а у меня от видений — чувствуешь себя больным даже тогда, когда боль уже прошла.

Но Сенейра не хотела говорить о своей болезни, она рвалась прочитать мне лекцию про Семь Песков.

— Дароменская империя проложила эту дорогу через пустыню примерно двести лет назад, — объяснила она. — Не потому, что она хотела подчинить себе приграничье — просто удобства ради, если вдруг придется воевать с кем-то по другую сторону пустыни.

— А почему они просто не присоединили Семь Песков к своей империи? — спросил я.

— Потому что им было лень, — отвечала она и широко раскинула руки. — Зачем взваливать на себя ответственность за управление страной, когда можно просто манипулировать, преследуя свои цели?

— Вот уж не думал, что приграничье — это страна, — сказал я.

Это была ошибка. Даже Рейчис принюхался и сказал:

— По-моему, Келлен, ты ее взбесил.

— Семь Песков — это страна, — настаивала Сенейра. — Если могучие государства держат ее за ничейную землю, чтобы не сражаться за нее друг с другом, это еще не значит, что мы — не нация.

Рози подъехала поближе ко мне.

— Дароменские генералы, визири Берабеска, верховные маги клана джен-теп хотят, чтобы Семь Песков так и оставались без управления, — объяснила она. — Когда их разделяет наша земля, им проще сохранять мир между собой, а пока Семь Песков по их милости остаются слабыми, они никому не угрожают.

— И это не единственная причина, — сердито добавила Сенейра. — Берабеск использует наших жителей как посредников в торговле с дароменами и джен-теп, чтобы не иметь дело с «неверными», которых они поклялись уничтожить. Дароменские аристократы нанимают гильдии шахтеров, чтобы добывать золото, серебро и железо в горах и не нести никакой ответственности за людей, которые там живут. Джен-теп… — она посмотрела на меня. — Кто знает, что нужно твоему народу, Келлен, но что бы это ни было, гарантирую, что они просто отберут это у нас и ничего не дадут взамен.

Она отъехала вперед, а у меня осталось странное ощущение, что я каким-то образом несу ответственность за дурные дела, происходящие в моей стране, несмотря на то что, за парой исключений, мой народ желал мне смерти. Когда Сенейра оказалась впереди и не могла нас услышать, Рози тихо сказала:

— Я провела с ней много времени и могу сказать, что есть много тем для интересной беседы. Я советую не говорить с ней о Семи Песках.

Кто бы мог подумать.

Когда Сенейра сказала, что учится, я представил себе какое-то захудалое заведение, которое представляется в местечке вроде Семи Песков как маленькое, нищее, с полуграмотными учителями. Я не ожидал увидеть Академию.

Когда я еще учился магии, я слышал краем уха про университет, выросший посреди приграничья. Каждые пару лет представители учебного заведения проезжали через наши земли в поисках учеников, но они мало кого могли найти в семьях моего клана: зачем учиться там, где не преподают магию? Поэтому для меня Телейдос был просто точкой на карте — пока мы не въехали в долину, где вдоль широкой реки простиралась плодородная земля, пока перед моими глазами впервые не предстал небольшой, но красивый город, сверкавший, точно драгоценный камень, посреди песков пустыни.

Города приграничья по большей части представляют собой собрание покосившихся одноэтажных домишек, скучившихся вдоль пыльных грязных улочек с раздолбанными дорогами. Магазины и виллы в Телейдосе были построены из гладкого белого песчаника, отливавшего синевой и бронзой, и возвышались футов на тридцать вдоль проспектов, которые концентрическими кругами опоясывали город. А еще я насчитал восемь бульваров-диаметров, которые вели с окраин в центр города, где с десяток больших зданий, не то дворцов, не то городских судов, стояли, как часовые, вокруг башни, превосходившей высотой все виденные мной здания.

— Академия, — сказала Сенейра с благоговением неофита.

Даже я не мог остаться равнодушным к этому зрелищу.

— Она, наверно, высотой с сотню футов.