Прогулка - Дрю Магари

На приборной панели в кабине помещалась рация. Бен схватил микрофон и принялся крутить ручки в разные стороны, прыгая с канала на канал и перемежая свои действия отчаянными воплями. Компас на панели крутился не переставая, отказываясь указать четкое направление.

– Прошу помощи! Прошу помощи! Нас кто-нибудь слышит?

Рация шипела и гудела, и вдруг раздался ответ.

– Алло? – произнес женский голос.

– ПРОШУ ПОМОЩИ! ПРОШУ ПОМОЩИ! Нас зажало паковыми льдами!

– Н-да, не повезло вам.

– Терпим бедствие. ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ. Компас и навигационные приборы словно спятили. Понятия не имею, где нахожусь.

– О-о, голосок у тебя ничего себе.

– Можете нам помочь?

– О, конечно. Раз плюнуть. Просто огибайте айсберг, а потом тропа снова должна обозначиться.

– Кто говорит?

– Увидимся на той стороне. Жду не дождусь встречи! Пока-пока!

Рация вырубилась. Бен двинул рубильник чуть вперед и начал осторожно огибать плавучую ледяную громаду.

– Открой люк, – попросил Краб.

– Зачем?

– Чтобы я осмотрелся, бестолочь! Я же краб. Мне нужно приблизиться к тому, что я хочу увидеть.

Бен потянул за открывающий рычажок, и Краб запрыгнул на крышу кабины, а оттуда свалился в воду. Ветер с ревом ворвался в открытый люк и обдал лицо Бена ледяным дыханием. Краб быстро всплыл на поверхность воды и забрался обратно в кабину.

– Там под водой еще больше льда? – спросил Бен у Краба.

– Тебе повезло. Айсберг уходит под воду, а не торчит из нее.

– Можешь опять закрыть люк? Здесь жутко холодно.

– Не могу.

– Это почему?

– Я уже устал тебе напоминать, что я краб.

– Понял.

Бен спустился по ступенькам и захлопнул люк. Они медленно огибали айсберг. Тот оказался километра три в ширину, прямо остров какой-то. Но выглядел он потрясающе: живой скол замерзшей истории, движущийся, истекающий талой водой, с постоянно смещающимися гранями, откуда ни посмотри. Он казался живым. Никакие фотографии не смогли бы передать его величие. Айсберг был самым красивым зрелищем из всех, что Бену доводилось видеть.

Окружавший айсберг паковый лед грозил зажать их, но оставалась полоска чистой воды, достаточная для того, чтобы они прошли. Бен снова попробовал включить рацию.

– Алло?

Отозвался все тот же женский голос:

– Эй! Классно у тебя получается!

– Вы нас видите?

– Нет, но вы не сгинули. Весьма впечатляет. Давай жми дальше, супергерой.

Голос отключился.

– Эта цыпочка типа как с тобой флиртует, – заметил Краб.

– Заткнись.

– Она, наверное, клевая.

– Мне это сейчас совсем не интересно, Краб.

– Да, однако на будущее может пригодиться. А у нее, наверное, есть знакомые крабчихи.

– Да заткнись ты.

Пока они огибали айсберг, выглянуло солнце, брызнув лучами на плавучую гору и окружающие ее ледяные просторы. Оно висело прямо над ними. И ослепляло. Казалось, их окружает множество солнц. Даже в защитных очках глазам Бена понадобилось несколько секунд, чтобы снова разглядеть происходящее вокруг. Прямо перед ними сквозь ледяное поле вела тропа из чистой воды. И нигде ни малейших признаков земли.

Бен прибавил ходу. Затем, придерживая одной рукой штурвал, второй открыл рюкзак и вытащил оттуда ломоть хлеба. Съел его до последней крошки. Просто так, без всего. Потом вытащил блокнот с ручкой и зубами сорвал с ручки колпачок. Пристроил блокнот на пульт и начал неуклюже писать записку Терезе. Писательским даром он не блистал. Копирайтеры, которых его начальство нанимало для создания рекламных буклетов, писали куда живее и убедительнее. Бен выступал как «денежный молот». Он давным-давно сообразил, что когда встречался с клиентами лицом к лицу, те сбрасывали цену еще на десять процентов. Его шрам на лице являлся лучшим переговорщиком.

Он никогда не писал Терезе, когда находился в дороге. Все сводилось к нескольким телефонным звонкам – всегда недолгим, всегда по делу. Вот и все. Ему надо было больше ей писать – длинные, цветистые любовные письма, как солдат с фронта своей любимой. Письма, которые она могла бы хранить в шкатулке. Письма, которые бы что-то значили, а не просто телефонные звонки с вопросами, не нужна ли ей какая-нибудь хрень из магазина, которую он может прихватить по пути домой. Они оба прекрасно справлялись с ежедневным бременем любви. Они помогали друг другу. Они все планировали. Один сохранял спокойствие, когда другой злился, и наоборот. Так они и жили душа в душу.

Но теперь на них слишком давили годы и повседневные дела, они слишком уставали, и больше не хватало сил на широкие романтические жесты. Если он так и не вернется домой, у нее не окажется шкатулки с письмами, напоминающими о нем. Останутся лишь дырявые футболки да пустые пакетики с кожицей от бекона.

Краб вскарабкался Бену на плечо и уставился на записку.

– Что сочиняем?

– Не твое дело, – отрезал Бен.

– Ну извини.

Бен вытащил бутылочку воды и осушил ее. Затем засунул записку в бутылочку и выбросил в люк, откуда она упала в море.

Рация вновь затрещала.

– Алло? – произнес женский голос.

Бен схватил микрофон.

– На связи.

– Вы почти рядом. Прямо прелесть какая-то.

– А вы Постановщик?

– Кто-кто? Понятия не имею, что ты такое говоришь.

– Где вы?

– Посмотри вперед.

Бен выглянул в переднее окно кабины и увидел вдалеке зубчатую горную вершину со снежной шапкой. Не ледяную. Из настоящих камней и земли.

– Классная, да? – спросил голос. – Наддай-ка газу. Приезжай сюда побыстрее.

– Зачем?

– Чтобы я смогла тебя убить, дурень! Та-да!

И рация вырубилась.

– Да, похоже, она с тобой все-таки не флиртует, – заметил Краб.

Бену раньше никогда не доводилось надевать верхолазные «кошки». Подобная «обувь» вид имела устрашающий: острые стальные шипы и жесткие резиновые ремни и застежки, словно паука на ногу натягиваешь. Он приладил их поверх ботинок и вышел из шлюпки, которую прибило на мелководье у холодного, серого и скалистого берега. Прежде чем вылезти на берег, он прихватил из аварийного рундука на шлюпке ракетницу, фонарик, аптечку и засунул их в рюкзак.