Таматарха. В кольце врагов - Даниил Калинин

Боль, стиснувшая сердце Александра при первом взгляде на тело сына, начала понемногу отпускать. Видя, как неотвратимо скутаты давят врага, турмарх позволил себе шумно, облегченно выдохнуть и вспомнить лицо младшего сына, Константина. Он только-только взял в руки легкий однолезвийный меч-парамерион… А еще вспомнил лица малышки дочки Ксении и верной, надежной что в радости, что в горе жены Марии. Как бы ни было жаль сына, у него еще есть семья, так что…

Додумать Александр не успел: в тылу, в двух сотнях шагов позади раздался утробный рев рогов и дикие, яростные крики сотен горцев. Обернувшись, турмарх обомлел: сзади на его хилиархию накатывало еще одно касожское войско, числом не меньше им атакованного! И только тогда Александр понял, почему разведчики с прибрежных постов видели флотилию касогов в разных местах практически одновременно. Ведь поначалу убитого горем турмарха это несколько насторожило. Но для самого себя он нашел простое объяснение, списав все на скорость гребли горцев и то, что дозорные слегка ошиблись со временем. Теперь же Александр осознал, что флотилий было две. Вожак горцев обманул его, заманил в ловушку и незаметно зашел в тыл, проведя людей за песчаными дюнами у побережья…

Турмарх успел развернуть задние шеренги скутатов, а меньшую часть лучников спрятал в глубину фаланги. Большая же часть, увы, вынужденно приняла рукопашный бой на флангах и вскоре была истреблена. Оставалась надежда на то, что атака второго отряда касогов будет также погашена на щитах и копьях стратиотов. Вот только сзади Александр поставил наименее подготовленных и защищенных бойцов… И первый же залп горских лучников вкупе с ливнем дротиков, метаемых практически в упор, расстроил построение ромеев. А десяток секунд спустя в еще незакрытые бреши ворвались касоги – к слову, лучше подготовленные и закованные в кольчуги. Они быстро смешали ряды более или менее обученных драться строем ополченцев, однако мало на что способных в индивидуальной схватке.

И вскоре началась резня.

Вожак касогов переломил ход боя за считаные минуты. Вот ощетинившаяся копьями фаланга неотвратимо истребляла прижатых к воде горцев, а вот уже зажатая с двух сторон хилиархия сломала строй, разорванный клиньями врубившихся в нее врагов, закованных в кольчуги. Совсем недавно горевшие праведной местью ополченцы потеряли всякое мужество, оказавшись в западне и лишившись преимущества длинного копья. Лишь бойцы первых рядов, отбросив бесполезные теперь контарионы, обнажили мечи и сбились в круг, сомкнув щиты. К одной из таких «черепах» пробился и турмарх с десятком ветеранов.

Они сражались дольше всех… Особенно же яростно бился сам Александр, когда-то шедший впереди своего отделения и первым принимавший на себя ярость вражеской атаки. Однажды, будучи еще лохагом, в бою с арабами он сумел остановить бегство остатков своей хилиархии, рассеянной стрелами врага. Сплотив вокруг себя скутатов, будущий таксиарх сумел остановить удар восточной конницы, построенной клином, заслужив свое звание. Теперь история повторялась, вот только шанса на счастливый исход уже не осталось…

Турмарх бился тяжелым мечом-спатионом, надежно прикрытый соратниками с тыла и флангов, и каждый его точный укол или удар находили цель. Много раз на его прочный, каплевидный скутон обрушивалась сталь касожских мечей и топоров, но верный щит держал их напор, как и ламелляр брони-кливания. Но один за другим пали соратники-ветераны и стратиоты-ополченцы. Треснул щит – и, отбросив его в сторону, Александр с ревом бросился в гущу врага, навстречу их клинкам, навстречу собственной смерти. Смерти, избавившей честного человека и воина от мучительных угрызений совести. Ведь он привел на гибель сотни доверившихся ему людей и обрек гораздо большее их число на рабство и страдания…

Долго стоял касожский вождь Ахсар над изрубленным телом турмарха, даже после смерти не расцепившего пальцев на рукояти сломанного клинка. Нечасто видел он подобное мужество и не был уверен, что способен на такое же. Хотя сам никогда не избегал схватки, а в детстве, будучи от природы слабее сверстников, был вынужден каждый день драться с более сильными соперниками. Сила пришла с годами упорных тренировок, а вот смекалка, хитрость, сообразительность и безжалостность ко всему и всем остались в нем с детства.

– Этого… похоронить в земле и заложить камнями. Пусть будет… пусть будет крест на его могиле. Такой воин заслуживает достойного посмертия!

Обернувшись к окружившим его притихшим воинам, Ахсар тихо, но веско добавил:

– Семью ромейского воеводы не трогать! Чтобы ни один волос с головы не упал!!!

Воины, привыкшие к нраву беспокойного, часто впадающего в ярость вождя (еще одно детское наследие), лишь безмолвно склонили головы.

Птицы летели над Офом… Птицы улетали из города, охваченного огнем и людскими криками. Криками жертв – ограбленных, истязаемых, убиваемых – и их палачей, чей безумный хохот и рев утратили все человеческое.

И птицам было по-прежнему невдомек, зачем люди убивают себе подобных?!

Но всерьез они не задавались этим вопросом. Им еще предстоял долгий путь через море, на север.

Две недели с разграбления Офа

Магас, столица Аланского царства

Охваченный сильным волнением, я следую к уже давно знакомым дверям в сопровождении знатных воинов, особо приближенных к престолу – алдаратта. Теперь-то я знаю название ясских рыцарей-гвардейцев! С удовольствием смотрю на их начищенные до блеска ламеллярные панцири, на размах широких плеч и идеальную выправку – а на ум почему-то приходит виденная всего пару минут назад птица. Обычный сизый голубь с подпаленными перьями на хвосте. Отчего-то его вид меня озадачил – понятно, что птица вырвалась из огня, но вот где бушевало пламя? Каждый день я поднимаюсь на стены цитадели и ни разу еще не видел дымных столбов на месте пожарищ, а ведь обзор здесь отличный. Может, голубь прилетел издалека? Может быть. Вот только откуда? Конечно, миграция птиц по весне идет в направлении юг – север, но отчего-то в сердце закралась тревога за Тмутаракань, помноженная на волнение за очередную встречу с царем. Похоже, Дургулель наконец-то сделал выбор!

А вот и знакомые массивные двери из мореного дуба, украшенные позолотой. Я уже шагнул к ним, но легкое касание гвардейца упредило меня – алдаратт жестом показал мне направление в сторону по коридору. Заинтригованный, я послушно последовал за сопровождающими меня воинами, гадая: к добру или к худу изменения в уже ставшем привычным церемониале?

Впрочем, шли мы недолго, представ вскоре перед еще одной узкой дверью в правом крыле дворца. Гвардеец молча поклонился, открывая ее, и я, учтиво склонив голову в ответ, сделал шаг и оказался в не очень большом, но красиво украшенном дорогими персидскими коврами помещении, со стоящим в центре столом, уставленным блюдами с печеным мясом, лепешками, сыром и кувшинами с вином.

У стола стоял сам Дургулель с рогом вина в руке. Поспешно поклонившись, я приблизился к государю, остро ощущая вдруг охватившее меня смятение, в то время как гвардейцы закрыли дверь, повинуясь небрежному жесту царя. Я не успел и рта открыть, как Дургулель заговорил: