Голова, полная призраков - Пол Дж. Тремблей

– Что-то не похоже.

– Спасибо, папа. Замечательный комплимент девушке.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты знаешь, что для меня ты всегда будешь самой красивой. – Все это он произнес, будто зачитав написанные мелким шрифтом положения из гарантийного талона или инструкции по компенсации ущерба.

Я воскликнула:

– Эй!

– Ты тоже самая красивая, Мерри.

Марджори застонала. Она навернула себе на палец спагетти.

– Сейчас меня от тебя снова стошнит.

Под ногтями у нее была черная грязь. Она что, копалась во дворе? Я представила себе, как она высаживает растущих существ на заднем дворе дома.

Папа сказал:

– Ты бледненькая. Может быть, тебе стоит завтра отоспаться.

– Все будет нормально. Я не хочу больше пропускать занятия. Мне и так уже угрожают летней школой[18]. – Марджори приложила тыльную сторону ладони ко лбу. Она включила актрису, я это почувствовала. В ее речь закралось немного аристократических ноток.

Я попрактиковалась в поедании пасты без использования языка. Я всегда планировала все наперед, стараясь учитывать все непредвиденные обстоятельства.

– Не беспокойся по поводу этого. Мы сделаем все, как нужно.

Как по сигналу мы опустили взгляды на нашу скромную трапезу. Ужин был печальной метафорой того, что нам было нужно сделать.

Папа повернулся ко мне и сказал:

– Мерри! Расскажи, как у тебя сегодня прошел день. Что с тобой произошло хорошего и что заставило тебя рассмеяться?

Всегда довольная вниманием всей семьи к моей персоне, я начала:

– Ну-у… – Я потянула слово, позволив губам подольше оставаться сложенными в трубочку. – Мы начали читать «Чарли и шоколадную фабрику». Ронни рассмешил меня, когда показал, как Глуп пьет из шоколадной реки. Он встал на четвереньки и изобразил, будто бы облизывает ковер. Он крикнул: «Шоколад, вкуснотища какая!» – Я продемонстрировала мою версию смешного немецкого акцента Ронни. – Впрочем, миссис Хулбиг его проделка не показалась смешной.

Мама сказала:

– Хмм, интересно. Он, скорее всего, видел отвратительную экранизацию с Джонни Деппом. То, что детям твоего возраста нравится этот фильм, а не оригинальная версия с Джином Уайлдером, – абсолютное святотатство.

– Да в чем проблема-то, мам? – проговорила я, подражая голосу Вонки и его манере держаться в исполнении Деппа: отсутствующая улыбка, жутковатый голос с придыханиями и шепелявостью – и ничего больше.

Папа заметил:

– Хорошо получилось. Признаю, ты отлично умеешь подражать голосам, Мерри.

– Правда?

Мама и Марджори застонали одновременно.

– Правда. Ты всегда отлично пародировала людей и говорила смешными голосами.

С каждым словом я меняла тембр и тон.

– Я умею менять голос.

– Прекрасно. Теперь она будет забавляться этим всю ночь, – проронила Марджори.

– Я умею менять голос!

Мама сказала:

– Ты не представляешь, что теперь будет.

Я погоготала на разный манер, затем резко прервала себя.

– Ой, мама! Почти забыла. Завтра в школе день головных уборов. Мне нужно что-то нахлобучить на голову! Что я могу надеть?

– Не знаю. Поищем что-нибудь подходящее после ужина.

Папа сказал:

– Ты можешь взять мою кепку Ред Сокс[19].

– Ни за что! – Я инстинктивно прикрыла голову руками. В нашей семье бытовала легенда, что эта кепка была старше Марджори и никогда не стиралась. Прежде белая лента внутри кепки почернела. Красная буква «Б» была на вид закопченной, а козырек потерял форму и был в пятнах пота. Не так давно папа гонялся за нами с кепкой в руках и пытался нацепить ее нам на головы. Мы со смехом и воплями убегали. Игра обычно завершалась, когда я начинала нудеть и жаловаться, что он больше гоняется за Марджори, чем за мной. Это, по правде, так и было, но, к чести Марджори, бегать за ней интереснее, потому что ее тяжелее догнать. Хотя я и была быстрой, но постоянно сдавалась, останавливалась, валилась на землю и скатывалась в шарик. Папа на пару секунд нацеплял кепку на меня, а потом ускакивал с дурашливыми возгласами за уносившей ноги Марджори. Ее насмешки достигали цели, поэтому, когда он ее ловил, ей доставалось по полной: он совал кепку прямо ей в лицо, пока к ее неустанным «папа, хватит» не примешивалась доля раздражения. Той ночью за кухонным столом казалось, что забеги с кепкой остались в доисторическом прошлом, хотя последний раз мы их устраивали всего несколько месяцев назад, на барбекю по случаю Дня труда[20]. Тогда папа умудрился перевернуть складной столик, смахнув все бумажные тарелки и пластиковые приборы.

Мама заметила:

– Джон, мы же не хотим, чтобы ее выпроводили из школы со вшами. – Это была шутка, но достаточно едкая.

Я сказала:

– Я хочу что-нибудь смешное и прикольное. Марджори, можно я поношу твою бейсбольную кепку с блестками?

И мы втроем взглянули на Марджори.

Как я сейчас припоминаю, в тот момент мне казалось, что ее ответ позволит нам вернуть все вспять, к тому моменту, когда все было как прежде. Папа сможет найти работу и перестанет вечно молиться. Мама будет радостной, снова будет просить Марджори не сидеть в своей раковине и показывать нам смешные клипы на YouTube. Мы будем есть не только спагетти за ужином. Но, что важнее всего, Марджори снова станет нормальной. Все будто в порядке, если только Марджори согласится дать мне поносить блестящую кепку, которую она смастерила несколько лет назад на уроках труда в школе.

Чем дольше мы смотрели на Марджори в ожидании ответа, тем больше накалялась обстановка в комнате. Я поняла, что прошлое никогда не вернуть.

Марджори прекратила наворачивать спагетти на пальцы. Она открыла рот, откуда прямо на ее тарелку с пастой медленно вытекла рвота.

Папа:

– Боже мой!

Мама:

– Дорогая, что с тобой? – Она вскочила со стула, подошла к Марджори, встала за ней и придержала ее волосы.