Печать Луны - Георгий Зотов

Около сотни людей стояли в темной комнате – мрак был разбавлен небольшим количеством горящих восковых свечей, тени колыхались на гордых и решительных лицах. Четыре окна были заколочены наглухо, сверху на их поверхность накинули непроницаемую ткань. Отважно глядя прямо перед собой, положив правую руку на сердце, революционеры пели хором:

Порой изнывали вы в тюрьмах сырых,

Свой суд беспощадный над вами

Враги-палачи уж давно изрекли,

И шли вы, гремя кандалами.

Пение кончилось, полутьма взорвалась аплодисментами. После оваций присутствующие стали рассаживаться по стульям. За длинным столом, накрытым красной материей, сидело пять человек в старомодных пенсне: их пиджаки украшали шелковые галстуки с бриллиантовыми булавками.

– Совещание общества «Другая Империя» прошу считать открытым, камрады, – прошептал один из сопредседателей движения, революционер Генри Гасанов. – Ввиду происходящей в столице серии мистических убийств нам нужно решить, как реагировать на эти страшные события.

Гасанов в прошлом был знаменитым спортсменом, чемпионом мира по игре в лапту и одновременно – яростным антимонархистом: настолько яростным, что даже королевских креветок принципиально называл «президентскими». После коронации нынешнего императора Гасанов предрек – монархия падет через год, и надо хорошенько к этому подготовиться. Монархия, однако, все не никак не падала: немного подождав, Гасанов создал организацию «Другая Империя», объявив: она выдвинет своего кандидата в будущие императоры. На закрытых совещаниях «Другой Империи» было принято общаться шепотом, так как считалось, что их круглосуточно прослушивают вездесущие агенты жандармского корпуса.

– Ты думаешь, это заговор кремлевских волков, дорогой Генри? – шепнул сидевший рядом Эдвард Цитрусофф. – Но дело в том, что убитые не были республиканцами. За уши к этому делу их при всем желании не притянешь.

Революционеры в зале не слышали почти ничего из сказанного в президиуме: сидя в колеблющемся полумраке, они сохраняли многозначительный вид заговорщиков, свергающих Цезаря. Электрический свет в здании отсутствовал по двум причинам – с целью помешать жандармам делать видеосъемку, а заодно уж сэкономить деньги.

– Ты уверен? – возвел очи к потолку Гасанов. – А мне кажется, все это неспроста. Думаю я вчера о народе, включаю в машине радио «Корона Плюсъ» и чего ж я там слышу? Всего за полчаса целых три песни подряд в ротации – Please, Don't Go каких-то прокремлевских негров, «Не уходи, постой – просто побудь со мной» Агутина, а также, разумеется, «Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти». Вы в курсе, что это означает?

– Не знаю, – нервно поправил пенсне Цитрусофф. – Засилье попсы? Загадочные вкусы большинства населения? Или заговор состарившихся продюсеров с целью вернуть сдохшую популярность Агутину?

– То, что император передумал отрекаться! – торжествующе прошептал Гасанов. – Кровавые жандармы сами организовали все убийства, желая отвлечь наш народ от его первостепенной задачи – революции. В тот момент, когда миллионы готовы выйти на улицы под лозунгом «Долой самодержавие!», проклятый царский режим организует информационный теракт, чтобы…

Первый ряд, краем уха услышав привычные обрывки фраз, зааплодировал.

– Миллионы? – саркастически усмехнулся приглашенный на конференцию барон Георгий Грушевский. – Мы уже восемь лет тусуемся, грозные песни поем, а давеча митинг против монархии в Самаре только двести человек собрал. С такой поддержкой мы не то что царя – лягушку и ту не свергнем.

Шляхтич Грушевский тоже не был таким уж особенным антимонархистом – говорили, что он, обедневший польский дворянин, и сам не прочь сделаться императором. Согласно слухам, распускаемым сторонниками барона, Грушевский обладал эксклюзивным секретом в экономике, способным сделать любую страну процветающей за 500 дней: его подарил ему один старый буддийский лама в горном монастыре на склонах Эвереста. За этим секретом охотились очень многие – и жандармы, и полиция, и даже иностранные спецслужбы. Поэтому Грушевскому пришлось ночью, без свидетелей уехать в глухой лес, положить секрет в шкатулку слоновой кости и закопать под древним дубом. Заказав сеанс у непальского гипнотизера, барон путем кармического гипноза заставил себя забыть, где именно схоронил секрет процветания экономики. Этот ход сыграл с Грушевским злую шутку – популярность его партии начала стремительно падать, а повышение цен на мед окончательно ее угробило. Грушевский не сдавался – периодически он делал загадочное лицо и прозрачно намекал, что прекрасно знает местонахождение слоновой шкатулки: стоит лишь посадить его на императорский трон, и он сразу же ее откопает. Но ему уже никто не верил.

– Все ваши проблемы из-за того, что вы ставите не на тех людей, – разглядывая ногти, продолжал Грушевский. – Надо ставить на умных… очень умных… желательно просто дико умных… эдаких чумовых элегантных красавцев… тогда все и решится с миллионами. А до этого будете выводить на улицу двести человек и умиляться тому, какие вы крутые и храбрые.

Гасанов сделал плавное движение в сторону Грушевского, нагибаясь над столом. Пятеро телохранителей Гасанова нервно вздрогнули, собравшись растаскивать оппонентов, но тут же расслабились. Без охраны спортсмен не появлялся нигде, ибо был уверен: за его голову царь назначил большие деньги. По этой же причине Гасанов не пил чая и кофе, пробурив дома артезианскую скважину для утоления жажды, а также почти ничего не ел, боясь отравления. Он питался парниковыми овощами, которые выращивал у себя в комнате, и за последние полгода похудел на двадцать килограммов. Ходил он осторожно, маленькими шажками – в знак полной солидарности с оковами угнетенного пролетариата его ноги в районе лодыжек были скованы тонкими и изящными золотыми цепочками. Недавно Генри арестовали за переход улицы в неположенном месте, и он отсидел в полицейском участке целых двадцать восемь минут. Вернувшись домой, Гасанов шесть часов подряд давал подробное интервью CNN об ужасах сырых застенков царизма.

– Напрасно вы идете на поводу у информационных киллеров царского режима, дорогой камрад! – шепнул он прямо в невозмутимое лицо Грушевского. – This is the police state![13]Если бы мне дали всего 20 минут на продажном телевидении, монархия уже на следующий день развалилась бы к свиньям!

– И толку? Вам каждую неделю дают по два часа на радио, а она, проклятая, как стояла, так и стоит, – снова поправил пенсне Цитрусофф. – Может, не в телевидении вовсе дело: а в том, что мы восемь лет в темной комнате при свечах пасемся, шепотом царизм проклинаем, а больше ни хрена не делаем?

Он замер, потрясенный внезапно открывшейся ему истиной. В первом ряду на лицах зрителей с флажками отразилось некоторое смятение.