Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно

— Где Хакан, этот бездельник?! — накинулся он на штурмана.

— Ты же сам разрешил ему сойти на берег, — осмелился возразить Али.

— Ах, да! — Паша прошел в свою каюту. Если он не ошибается, где-то тут спрятан калебас с финиковой водкой. Хотя Коран и запрещает употребление алкоголя, цель оправдывает средства: сивуха поможет заглушить боль. В следующей молитве он просто объяснит Аллаху, что это было всего лишь средство от зубной боли. Насколько он помнил, водка должна стоять в шкафчике из красного дерева со стороны левого борта.

— О Аллах, милостивый, милосердный, сотворивший весь этот мир, неужели надо было сотворять еще и зубную боль, которая так мучает меня! — раздраженно ворчал он, шаря, покачиваясь, по полкам.

И, к безмерному ужасу Мехмета-паши, Аллах единый ответил ему:

— Фалалей, зуб болит, кости ломит. Уй-уй, пошуй, пошуй!

Нет, это никак не мог быть Аллах! Паша резко повернулся и начал обыскивать помещение.

— Кто говорит с Мехметом-пашой? — спросил он испуганно. Конечно, старый головорез был из числа людей, которые ничего не боялись, однако перед невидимым, необъяснимым, таинственным у него буквально тряслись коленки.

— Пошуй, пошуй! — раздалось снова, и теперь паша увидел крохотную ручку, торчавшую из горы подушек на его ложе. В ручке были зажаты несколько сушеных стебельков и бутонов, в которых человек, разбирающийся в травах, мог распознать гвоздику.

Кому могла принадлежать рука? Ребенку? Нет, странный голос звучал иначе, это был фальцет с хрипотцой, словно не из этого мира. Неужели ему явился злой дух? Джинн?! У капитана пиратов по спине побежали мурашки.

Тут подушки раздвинулись, и появился карлик, ростом не больше ребенка. Огненно-рыжие волосы торчали во все стороны. Одет коротышка был в странный костюмчик небесно-голубого цвета, растянутый на спине уродливым горбом. Произнося слова, он вытягивал вперед губки и слегка шепелявил, поэтому рот его напоминал рыбий.

— Пошуй, пошуй!

Паша неуверенно подчинился. Сунув бутоны гвоздики в рот, он начал их осторожно разжевывать, не спуская ни на миг глаз с необычного гостя. Тот, казалось, не обращал на него никакого внимания, слез с кровати и принялся оглядываться в каюте. Паша продолжал жевать. Гвоздика была ужасно горькой на вкус, не то что сладкие финики, которые он имел обыкновение непрерывно поедать. Но — о чудо! — боль отступила!

— Боль отступила! — воскликнул пират, сам этому не веря.

Малыш добродушно осклабился:

— Хороша шевалка!

— Что? — Мехмет-паша ничего не понял. Впрочем, ему это было безразлично, пока он не чувствовал боли. Капитан усердно жевал дальше.

— Ну щё, толстобрюх, боль пердю?

— Что-что? — Паша опять ничего не понял. Но теперь, когда боль почти полностью ушла, тарабарщина карлика даже веселила его. — Я думаю, зубной червь помер! — радостно воскликнул он.

— Весь бледный и холодный, пришел каращун?

— Да что ты там опять несешь?

— Знащит, помер, господин Пишпашпаша?

Пират расхохотался. Так его еще никто не называл, да никто бы и не осмелился. Малышу, похоже, все было нипочем. Он ничего не боялся, только рот до ушей да знай бормочет себе:

— Знащит, помер, господин небопер.

— Значит, помер, господин небопер, — повторил за ним паша, а потом спросил, давясь от смеха: — Как ты меня назвал? Небопер? А другие такие же потешные выражения знаешь?

— Уй-уй, а то! Хламосбор, блохолов, горлодер…

— Ха-ха-ха! — зашелся капитан. — Еще, еще!

— …пещковешатель, дерьмощист, долбоклок, селедкоукротитель…

— Ха-ха-ха!

— …щипарь, доскодел, носозей, коробовейник, клеверожор, шляпонос, туподав…

— Довольно, довольно! Мехмет-паша больше не может, Мехмет-паша сейчас упустит в штаны, если ты не прекратишь! — Капитан сел на кровать, держась за живот от смеха. — Ты дал мне хорошее лекарство и к тому же рассмешил. За это я хочу тебя наградить.

Паша поднялся, чтобы было удобнее рыться в бездонных шальварах, нашел финик и запустил его в рот. — Дай-ка подумать.

Второй финик продрался сквозь гущу усов, потом третий. Наконец сладкоежка воскликнул:

— Придумал! Наградой тебе будет мое общество. Я разрешаю тебе остаться у меня, и отныне ты должен ежедневно поднимать мне настроение — будешь моим паяцем, шутом, скоморохом. Да, такова моя воля! А титул твой будет: Мехмета-паши персональный смешитель!

Вопреки ожиданию карлик ничего на это не ответил, только низко поклонился. Потом вприпрыжку сбегал на берег и притащил на корабль кое-какой скарб. Среди прочего короб хирурга с инструментами и травами, а также крепкую палку в человеческий рост.

Он добился, чего хотел.

Буммм… буммм… буммм… буммм… буммм…

Глухой бой барабана, вибрируя, пронизывал головы и ударялся о барабанные перепонки, как будто колотушка била прямо по ним. Витус нагнулся вперед и схватился руками за толстое весло. Буммм… Опустил его в воду. Буммм… Провернул его. Буммм… Снова поднял весло. Буммм… Нагнулся вперед. Буммм… Буммм… Буммм…

Его тело было мокрым от пота. Он сидел, прикованный, в носовой части «Ильдирим» по правому борту, непосредственно за боевой площадкой, рамбатой, и молился, чтобы Мехмету-паше не взбрело в голову увеличить число ударов. Двенадцать ударов за время, которое нужно песку чтобы просочиться сквозь отверстие в минутных песочных часах, были той нормой, на которую способен хорошо накормленный мужчина, шестнадцать — на грани возможного, а двадцать — смертельной нагрузкой, при которой вылезут из орбит глаза и порвутся сухожилия на руках. Ни один здоровый мужчина не выдержит это больше, чем несколько минут.

Но Витус не был здоров.

Нога его снова болела, и он был крайне истощен, потому что вот уже больше месяца гнул спину в чреве галеры. Кормили рабов впроголодь, и его кишки ссохлись до такой степени, что казалось, будто желудок переваривает сам себя.

Другие гребцы чувствовали себя ненамного лучше. Нгонго, когда-то пышущий здоровьем, превратился в собственную тень, и Магистр, жилистое тело которого выдержало долгие месяцы в тюрьме инквизиции, имел крайне изможденный вид. Двое мужчин, сидевшие между ним и Витусом, страдали не меньше. Один, которого называли Альб, на самом деле звался Альбертом и был родом из курфюршества Бранденбургского в Германии, а другой отзывался на имя Вессель и происходил из Богемского королевства. Порядок расположения гребцов был обусловлен требованиями к гребле: ближе к середине корабля всегда сидел самый высокий — у них это был Нгонго, — поскольку там амплитуда движения весла была наибольшая. Все вместе они сидели на третьей банке по правому борту. Перед ними еще две банки, а за ними — двадцать пять.

Позади был еще один бесплодный день. Мехмет-паша часами высматривал добычу западнее от Джебель-аль-Тарик, но не видел ничего, что было бы достойно захвата. Настроение его от этого не становилось лучше. Даже Энано, персональному смешителю, не удавалось ничего сделать. Энано, малыш… Если бы не он, их положение было бы еще хуже. А так Коротышке удавалось хотя бы изредка притащить Витусу и его друзьям что-нибудь съестное. Пусть даже один финик.