И пели птицы... - Себастьян Фолкс

Маргерит принесла говяжье филе на блюде с синим узором. Поставив его перед мадам Азер, она спросила:

— Не желаете ли красного вина, мадам? Того, что осталось от вчерашнего ужина?

— Хорошо.

Мадам Азер положила по ломтику мяса с кровью на каждую из трех тарелок. Стивен наполнил бокалы. На память ему вдруг пришли водные сады, нога мадам Азер, прижатая к его ноге. Голые руки покрывал легкий загар; мужской жилет и открытая шея делали ее более женственной, чем обычно.

— Мне скоро придется вернуться в Англию, — сказал он. — Я получил телеграмму, меня ждут в Лондоне.

Его собеседницы промолчали. Атмосфера в столовой словно сгустилась. Стивен вспомнил долетевший из спальни Изабель вскрик боли.

— Мне будет жаль уезжать, — прибавил он.

— Вы всегда сможете вернуться и вновь посетить нас, — сказала мадам Азер.

— Да, смогу.

Вошла Маргерит с блюдом картофеля. Лизетта с улыбкой потянулась.

— Меня что-то в сон клонит, — довольно сообщила она.

— Это оттого, что ты пила вино.

Мадам Азер тоже улыбнулась, и воздух, показалось Стивену, посветлел снова. Обед завершился фруктами, Маргерит подала кофе в гостиную. Они расселись вокруг карточного стола, за которым Стивен играл в свой первый вечер здесь.

— Я пойду, погуляю по парку, — сказала Лизетта, — а потом, может быть, немного посплю.

— Хорошо, — согласилась мадам Азер.

Лизетта легкой поступью пересекла гостиную и исчезла.

Атмосфера переменилась снова, на сей раз необратимо. Мадам Азер не решалась встретиться со Стивеном взглядом. Она сидела, потупившись, глядя в карточный стол, водя серебряной ложкой по тонкому фарфоровому блюдцу. Стивен чувствовал, как что-то сжимает ему грудь. Было трудно дышать.

— Налейте себе еще кофе…

— Нет.

Молчание.

— Посмотрите на меня.

Она не подняла к нему лица. Она встала и произнесла:

— Меня ждет в моей комнате шитье, так я…

— Изабель.

Он схватил ее за руку.

— Нет. Прошу вас, нет.

Он притянул ее к себе, обвил, чтобы не дать уйти, руками. Веки ее были сомкнуты, он поцеловал ее в приотворенные губы. Почувствовал, как трепещет ее язык, как ее руки сжимают ему спину, но тут она вырвалась из его объятия, надорвав белую блузку, под которой обозначилась тонкая тесемка атласа. Стивена пронзила дрожь желания.

— Вы должны. Ради бога, должны, — он уже не владел собой.

Из-под сомкнутых век мадам Азер текли слезы.

— Нет, не могу. Я едва… это будет неправильно.

— Вы хотели сказать: «Я едва знаю вас».

— Нет. Просто это неправильно.

— Это правильно. Вы и сами знаете. Так правильно, что правильнее быть не может. Я понимаю вас, Изабель. Поверьте, понимаю. Я люблю вас.

Он поцеловал ее снова, и рот Изабель снова ответил ему. Стивен ощутил сладость ее слюны и прижался лицом к плечу Изабель — там, где под разорванной тканью виднелась голая кожа.

Она оттолкнула его, выбежала из гостиной. Стивен подошел к окну, вцепился в раму, выглянул наружу. Сила, которая правила им, была неодолимой. Та часть его сознания, что еще оставалась способной рассуждать, смирилась с этим фактом; если заглушить страсть невозможно, вопрос только в том, удастся ли удовлетворить ее с согласия Изабель.

У себя в комнате мадам Азер плакала, расхаживая от стены к стене. Ее влекло к Стивену, но она его боялась. Она жаждала утешить его, но ей хотелось и другого: чтобы он взял ее, чтобы использовал. Неведомые прежде волны желания и возбуждения, о каких она не думала уже много лет, теперь накрывали ее с головой. Ей хотелось, чтобы он воскресил то, что она похоронила в себе, и уничтожил ее фальшивое, ненастоящее «я». Он так юн. А она ни в чем не уверена. Как хочется ощутить прикосновение его кожи к своей.

Она спустилась вниз, и поступь ее была столь легка, что не создавала ни звука. Стивен стоял, прислонившись к окну, погруженный в борьбу с собой.

— Пойдемте в красную комнату, — сказала Изабель.

Обернувшись, Стивен уже не увидел ее. Красная комната. Паника охватила его. Это наверняка одна из тех, в какие он заглянул однажды, но потом не смог отыскать; что-то вроде того места, которое в сновидениях всегда остается недостижимым и всегда оказывается у тебя за спиной. Он взбежал по лестнице и увидел, как Изабель сворачивает за угол. Дойдя по главному коридору до другого, узкого, она вошла в него через маленький арочный проход. Этот коридор упирался в запертую дверь, которая вела в отведенную слугам часть дома. Прямо рядом с этой дверью, слева, располагалась еще одна, с овальной фаянсовой ручкой, легко постукивавшей в плохо пригнанном запоре. Стивен нагнал Изабель, когда она отворила дверь в маленькую комнату с желтой медной кроватью под красным покрывалом.

— Изабель. — По его щекам текли слезы. Он приподнял ладонями ее волосы, и они заструились меж его пальцев.

— Бедный мой мальчик, — сказала она.

Стивен поцеловал ее, и на этот раз язык Изабель не уклонился от его языка.

— Где Лизетта? — спросил он.

— В парке. Не знаю. О боже. О, прошу тебя, прошу!

Ее трясло. Она закрыла глаза. А открыв их, поняла, что едва способна дышать. Стивен начал срывать с нее одежду, и она помогала ему — торопливо, неловко. Локоть ее завяз в жилете. Стивен стянул с нее блузку и зарылся лицом в прогалину между стесненными атласным лифчиком холмиками ее груди. То, что он видел, чего касался, дарило его таким наслаждением, что потребуются годы, думал он, чтобы осмыслить это, сейчас же всем его существом правила лихорадочная поспешность.

Изабель ощущала прикосновения его рук, чувствовала кожей его губы и знала, что должен он видеть, — стыдное, неприличное, — однако чем острее осознавала она падение своей напускной благопристойности, тем сильнее возбуждалась. Она ерошила пальцами волосы Стивена, пробегала ладонями по буграм его плеч, по гладкой груди под рубашкой.

— Ну скорее же, прошу тебя, прошу! — услышала она свой голос, впрочем, дыхание ее прервалось, и слова были почти неразличимы. Она провела ладонью по передку его брюк, — бесстыдно, как, по ее представлениям, сделала бы проститутка, — и почувствовала под тканью нечто твердое. Упрекнуть ее было не в чем. Она ничего не боялась. Могла делать все, что захочет. У него перехватило дыхание, он замер, перестав раздевать ее, — пришлось помочь ему стянуть шелковые панталончики, чтобы он увидел то, что, как внезапно поняла Изабель, давно уж рисовалось его воображению. Она крепко зажмурилась, смутившись того, что показала ему себя, и все же никакого стыда не испытывала. Почувствовала, как он опрокидывает ее на спину, на кровать, и тело ее начало ритмически изгибаться, дугой поднимаясь к Стивену — точно моля помимо ее воли обратить на него внимание. И наконец, ощутила некое прикосновение, хоть и поняла, задохнувшись, — не то, какого ждала: то был язык Стивена, горячий, летучий, он играл поверх нее и в ней, поворачивался, словно ключ в щелевом замке ее плоти. Это поразительное новое ощущение наполнило грудь Изабель вздохами, тело ее принялись сотрясать долгие волны ритмического движения, страстное желание вело ее куда-то, в груди завязался и стал разбухать давящий узел — ощущение, которое невозможно было вынести, перетерпеть, хоть оно, казалось, и рвалось из нее наружу. Изабель начала мотать головой из стороны в сторону. Она услышала свой голос, выкрикивавший в какой-то далекой комнате слова несогласия, но тут шарик в груди лопнул, и волны нового ощущения стали прокатываться по ее телу одна за другой, заливая живот и конечности, и ее голос, на сей раз прозвучавший совсем рядом с головой, произнес: «Да».