Наречённая - Лэйя Райн

Я, не разгибаясь, повернула голову, уставившись в потолок, дыша рвано и всхлипывая. Меня трясло, хотя внутри разлилась такая жидко-ледяная пустота, заковывая в лёд моё тело. Мне казалось, что я даже дышать перестала. Чувство безысходности накрыло меня с головы до самых пят. Низ живота тянуло, между бёдер ощущалась влага, болело всё тело и не только — болела душа, мне не хотелось жить. Слёзы застилали глаза, и что-то внутри меня надломилось, лёд треснул, оставляя глубокие прорвы, и их ничем не заполнить, из чёрствой земли вырос не прекрасный цветок, а терновый куст с острыми ядовитыми шипами. Я стиснула зубы. Ничего у него не выйдет, проклятый исга́р. Он не сломит меня, никогда! Пусть горит в пекле, но больше не увидит моих слёз! Он сделал ошибку, оставив меня в живых. Внутри закручивалась воронка, разверзаясь пропастью, огромным провалом, в котором росло и ширилось что-то огромное, страшное, что-то, что давало мне сил.

Я вытерла влажные дорожки со щёк. На меня обрушились воспоминания моего детства, то, что увидела, когда посмотрела в зеркало. Я не должна была этого делать, но это было неизбежно, ведьма всё просчитала. И как так вышло, что именно исга́р нашёл меня? Видимо, я прогневила Ильнар, богиню судеб. Думать я сейчас не могла, просто не было сил, мысли путались, голова воспалилась, глаза жгли отчаянные слёзы. Две жизни, что я прожила, стремительно сплетались тугим жгутом воедино, многое мне проясняя, но сейчас я не могла ничего воспринимать. И то, что этот исга́р был подобием того, кто истерзал, а потом убил мою сестру. Мысль о ней взывала дикую боль, захотелось взвыть, закричать, но к горлу только сухой ком подкатил. И всё же тут было много провалов и не схожестей, хотя бы то, что Маар молод. Если бы это был он, то ему было бы гораздо больше лет.

Через пульсирующую ломоту я слышала, как внизу поднялся шум, топот. Я не пошевелилась.

Дверь открылась, и внутрь вошёл он — вернулся. Я не смотрела на него, ощущая всем существом его присутствие, что разлилось по комнате, затопляя её и меня тяжёлой смолой — власть и сила, вот что несла его природа. В голове зашумело, когда он приблизился с полотенцем в руках, влажная ткань легла мне на кожу утешающей прохладой. Вслед за мужчиной вошла женщина, хозяйка дома.

— Тебе нужно помыться, — сказал он.

А я его даже слышать не хочу, он истерзал меня, ранил и ещё продолжает издеваться.

— Оставь меня, — сказала, но голоса не услышала, вместо него сиплый стон.

Кажется, просьба моя была услышана? Нет, я ошиблась. Маар склонился надо мной, поднял меня на руки, усаживая себе на колени, а я даже вырваться не могла, просто не получилось — ноги и руки меня не слушались, я их почти не чувствовала. Горько-сладкий запах, исходящий от его тела, проникал в меня, окутывая. Мне было противно всё, и, как назло, он не надел ничего, кроме штанов.

Пока женщина меняла постель, Маар принялся сам вытирать мне ноги, проводя по бёдрам и животу полотенцем.

— Скоро придёт знахарка.

Я едва сдержалась, чтобы не послать его, но не стала. Я потерплю пока, пусть делает, что хочет, но когда-то придёт и моё время.

Справившись с постелью, женщина выпрямилась, даже в свете ламп я видела её белое лицо, полное сожаления и боли. Она всё понимала, но молчала, страх перед ван Ремартом перетягивал верёвкой горло.

— Уходи, — приказал ей исга́р, и та, склонив голову, подобрав запачканную кровью постель, направилась к двери.

— Может, нужно что-то ещё?

— Нет, — сухо ответил мужчина, не глядя в её сторону. — Хотя… принеси еды для неё.

Маар поднял меня, опустил на чистую постель.

Хозяйка дома низко поклонилась, вышла.

Я отвернула лицо, лишь бы не видеть его. Маар провёл пальцами по моему плечу, я не смогла распознать, что значит его жест, и никак не откликнулась. Одно его присутствие уже выворачивало и выдирало душу с мясом.

— Перестань себя так терзать, — вдруг сказал он.

Перестать терзать? Так равнодушно, так просто ему дались эти слова после того, как он меня сломил, набросившись. Но признаться, я и сама была в том виновата отчасти, хотя мало верилось, что, если бы я промолчала, он оставил бы меня в покое.

«Я тебя ненавижу-у-у-у, исгар! Убирайся к дьяволу!» — рвалось изнутри, когда его пальцы шелестели по моей коже, прожигая какие-то узоры. Вслух ничего не сказала, поджав губы, прикрыла глаза только, всё ещё сотрясаясь. Внутри меня и передо мной он, Маар с тлеющими углями глаз, оттенёнными блестящими прядями, что падали на его скулы.

Женщина вернулась скоро, с целым подносом еды. Маар положил меня на чистую постель и заставил есть, но мне кусок в горло не лез. Ничего мне от него не нужно было, пусть катится.

— У нас долгая дорога впереди, если ты не съешь это, мне придётся затолкать силой.

— Давись сам, а меня оставь в покое, — ударила я по его руке, когда он поднёс плошку с питьём.

Та всплеснулась, пролившись на его руки. Сложно было понять, что родилось в его взгляде в этот миг. Он отбросил плошку и поднос, тот грохнулся со всей снедью на пол. Маар поднялся, схватил меня на руки и, перекинув через плечо, направился к двери. Я задохнулась, вся кровь прилила к лицу, и страх накрыл с головой. Что он делает? Куда тащит? Маар широким шагом минул полутёмный коридор. Я по сумраку поняла, что была ночь. Отчаянно забилась, пиная и царапая его спину, обезумев, растеряв всю решимость. Ван Ремарт сорвал меня со своего плеча, как полотенце, и бросил на землю, прямо в холодный снег, совершенно голую, грубо и бездушно, словно я какая-то вещь.

— Если останешься здесь, то пожалеешь об этом, — черты его лица, словно высеченные изо льда, заострились, глаза густо-тёмные, как ночь, сверкнули холодно.

А внутри меня всё закаменело, второго раза я не вынесу, просто не переживу.

Маар отступил и исчез в дверях, прикрыв за собой створку.

Я глотала морозный воздух и не соображала ничего, внутри всё ломило и распирало — всё это было слишком, не умещалось внутри меня. Только после первого потрясения ко мне пришла чувствительность. Я осознала, что сижу в сугробе на заднем дворе. Холод продрал кожу, вгрызаясь беспощадно в тело, обжигая и кусая, а внутри меня сжалось всё до ломоты в зубах. Я обхватила себя руками.

Не верю, что это всё происходит со мной, не верю! Ненавижу! Как я тебя ненавижу! Глубокая ночь, чёрное небо опрокидывало меня в стылую бездну, в нём тускло мерцали осколками звёзды, серебря снег, изо рта вырывался густой пар. И ни души кругом. Куда мне идти? Я не знала, что это за место, так далеко от Сожи я никогда не забиралась в детстве. Кое-где в оконцах горели огни, давая мне хоть какую-то надежду. Стоять на одном месте было невыносимо — ступни жгло, как и внутренности, я отчаянно теряла тепло. Паника застелила и глаза, и ум быстрее, чем я приходила в себя. Куда мне податься в таком виде, совершенно голой? Но нужно торопиться, иначе околею. Стыд огрел не хуже удара ремнём, только оказаться ещё раз в постели этого выродка было хуже смерти. Я покинула порог и пошла к первому дому, проваливаясь в снег едва ли не по колено, наткнулась на высокую ограду.