Погоня за отцом - Рекс Тодхантер Стаут

и двинулся на юг, в сторону, указанную щитом со стрелкой: «Нью-Йорк – 88 миль». Сидя за рулем, я стараюсь не занимать голову серьезными мыслями. Подобные мысли ни к чему хорошему не приводят, а езда может закончиться плачевно. Собственно говоря, думать мне было не о чем. Я и так знал, что делать дальше. Во вторник вечером, проводив Эми, мы с Вулфом единодушно выработали план действий на тот случай, если Джарретт отошьет меня.

Я пообещал держать Эми в курсе дел, поэтому свернул с Генри-Хадсон-парквей на Девяносто шестую улицу и через Центральный парк направился на Восемьдесят пятую улицу. Поскольку найти свободное место для моего «херона» на улице было так же невозможно, как попытаться втиснуть еще одно зернышко в спелый кукурузный початок, я покатил к гаражу на Второй авеню, в котором Элинор Деново держала свою машину. Не спрашивайте меня, как и почему, но я всегда стараюсь лишний раз побывать на том месте, которое связано с каким-либо интересующим нас событием. Вот и сейчас, идя пешком от гаража к дому Эми, я выбрал тот же маршрут, которым в последний раз в своей жизни воспользовалась Элинор Деново. Я пришел к выводу, что тому, кто захотел свести с ней счеты, выполнить затею было парой пустяков.

Наш разговор с Джарреттом излагать Эми дословно я не стал. Мы редко делаем это для клиентов, поскольку они всегда будут спрашивать, почему вы не сказали или то, или это, либо почему сказали это, либо вы должны были понять, что он лжет. Не стал я посвящать Эми и в наши дальнейшие планы. Это еще хуже, так как они станут возражать по какой-нибудь абсурдной причине или предложат собственный план действий. Когда я закончил, Эми тут же спросила в лоб, верю ли я, что Джарретт и в самом деле ее отец. Я честно ответил, что не знаю. Хотя все указывает на то, что ее отец именно Джарретт, биться об заклад я бы не стал. Дальше я попытался выведать у Эми, что она сделает, когда факт отцовства будет твердо установлен, но меня постигла неудача; более того, у меня создалось впечатление, что Эми и сама еще не знает, чего хочет.

Когда я вернулся домой, до обеда оставалось всего десять минут, так что с дословным докладом Вулфу мне пришлось повременить до тех пор, пока мы не расправились с говяжьими рулетиками с карри, с салатом из сельдерея и дыни-канталупы, а также с грантом из черники и перешли пить кофе в кабинет.

Когда я закончил рассказывать, Вулф сказал, одновременно прихлебывая кофе:

– Я считаю вполне возможным, что Пол Ревир мог смастерить серебряные счёты. А вот как ты до этого додумался?

Я постучал себя по голове костяшками пальцев:

– Вы как-то изволили выразиться, что чем больше набивать мозг, тем больше в него влезает. Так вот, поскольку в данном случае мой мозг был чист как стеклышко, можно считать, что на меня снизошло озарение.

– Вздор! Все нужные сведения в твоем мозгу были. Ты знал, кто такой Пол Ревир, и тебе известны слова «серебряный» и «счёты». Другое дело, что ты не в состоянии объяснить, каким образом тебе удалось объединить их, да еще тогда, когда это потребовалось. Будем считать, что тебя осенило. А вопрос свой я снимаю. – Он отхлебнул кофе. – Можешь утром позвонить мистеру Баллу или заехать к нему?

– Я лучше заеду. Показать ему фотографию по телефону – дело довольно заковыристое.

– Что, по-твоему, может предпринять мистер Джарретт?

– Трудно сказать. Сами понимаете: если тот наезд был предумышленным, а следовательно, было совершено убийство, то наш клиент сейчас в опасности. Если вы спросите, считаю ли я возможным, чтобы этот богатый, респектабельный старик, представитель высшего класса, угнал машину и сбил ею трудолюбивую респектабельную женщину из среднего класса, то я отвечу «да». По-моему, этот суровый старый канюк с рыбьими глазами способен на все.

– Да, – кивнул Вулф. – Это, конечно, маловероятно, но все-таки… Ты предупредил ее?

– Нет. Пока ему известно лишь одно: что мы знаем про чеки. Поэтому, если Элинор владела какими-то тайнами или угрожала ему чем-то, из-за чего с ней пришлось расправиться, у Джарретта нет оснований думать, что она рассказала об этом Эми. С другой стороны, я позвоню ей и предупрежу, чтобы она была поосмотрительнее, когда переходит улицу. Только как бы ей не пришло в голову, что я больше забочусь о ней самой, чем о ее деле.

– Очень хорошо.

Его плечи приподнялись, а потом опустились на одну восьмую дюйма. Я уже упоминал о его идиотских представлениях насчет моего отношения к женщинам. Вулф снял с каких-то бумаг пресс-папье – увесистый кусок нефрита, которым одна дамочка несколько лет назад ухлопала своего мужа, – и сказал:

– Если ты не занят вечером, то я бы продиктовал три или четыре письма.

Я ответил, что половина вечера уже прошла, и вынул блокнот.

Утром в четверг я допустил ошибку, которую совершал уже не впервые. Вместо того чтобы позвонить Баллу и договориться о встрече, я выехал без звонка и в результате проторчал целых два часа в приемной на тридцать четвертом этаже сорокаэтажной цитадели финансистов на Уолл-стрит. Мистер Баллу был на совещании. Это могло означать что угодно: поиск таблеток от расстройства желудка или он и впрямь председательствовал на совещании, где решалось что-то, способное повлиять на будущее десятков тысяч людей. Впрочем, для меня важнее было то, что страдало мое настоящее. В приемную с мраморными стенами постоянно заходили какие-то люди, стояли, переминаясь с ноги на ногу, сидели в ожидании вроде меня, но я был так раздосадован из-за своей промашки, что не получал удовольствия от изучения новых лиц. Лишь в пять минут первого красивый младший финансист провел меня по коридорам в кабинет Баллу.

В кабинете было шесть окон, пять мягких кожаных кресел, две боковые двери. Полагаю, было что-то еще, но это все, что я успел заметить, пока шел к Баллу. Он стоял у окна, а его большой письменный стол находился в дальнем конце помещения. Если Баллу и сожалел, что заставил меня прождать два часа в приемной, то по его виду сказать этого было нельзя.

– Господи, что за утро! – вздохнул он. – Гудвин, я могу уделить вам только пять минут.

– Возможно, мне больше и не понадобится, – сказал я, доставая конверт из внутреннего кармана. – Вы говорили, что деньги по чекам получала Элинор Деново. Вот ее фотографии, снятые двадцать лет назад. Вы ее узнаете?

Баллу внимательно рассмотрел обе фотографии,