Амандина - Марлена де Блази

В эту ночь Фабрис спал в монастыре в комнате, близкой к комнате Филиппа. Он отказался от предложения подать ему вышитое белье и полотенца.

— Это не моя брачная ночь, Паула. Предоставь мне оплакивать моего друга.

На следующее утро в пять часов по-прежнему в сутане французского священника и в домашних туфлях он отслужил мессу для сестер. За завтраком Фабрис объявил пожелания Филиппа. В этот день и вечер он только наблюдал за приготовлениями.

Могилу выкопали на клочке луговой земли, всего в нескольких метрах от дальнего склона виноградника. Там не будет памятника, не посадят хризантемы, никакой хвалебной надписи.

Соланж не оставляла Амандину ни на минуту с тех пор, как нашла ее с Филиппом под ореховым деревом. Хотя она знала, Амандина понимает, что произошло, Соланж не говорила о Филиппе или о его смерти. Скорее она пыталась утешить Амандину обычными обрядами их незамысловатой жизни. В их комнатах она каждый вечер разжигала огонь в очаге, наполняла для ребенка ванну теплой водой, из бутылки с миндальным маслом наливала ровно колпачок и распыляла его непосредственно под краном. Амандина снимала банку с полки над ванной, ловко вытаскивала одну за другой круглые фиолетовые капсулы, бросала их в воду и ставила банку на место. Оглядывалась на Соланж, и они, как по команде, вдыхали запах сирени. Так они поступали всегда. Девочка сняла свои грязные красные сапожки и верхнюю одежду и разрешила Соланж помочь ей раздеться. Уступка на сегодняшний вечер. Соланж купала Амандину, мыла ее волосы, помогала ей встать в ванне, когда полоскала ее запутанные черные кудри водой, выливая ее из маленького желтого фаянсового кувшина снова и снова на голову девочки. Обычно, протестуя против этого последнего этапа омовения, Амандина отталкивала руку Соланж, но сегодня вечером она держала свой маленький заостренный подбородок высоко и плотно зажмуривала глаза в ожидании нападения. Подняв ее из ванны и описав широкую дугу, чтобы поставить на стул, Соланж завернула Амандину в большой кусок льняной ткани, отнесла поближе к огню, поцеловала по схеме «крылья феи», протерла насухо до блеска кожу и посыпала тальком из бледно-голубой баночки с оловянной крышкой и с изображенным на ней ребенком. Розовые фланелевые панталоны и ночная рубашка, длинные розовые чулки, тапочки. Ужин. Одна из сестер оставила корзинку на столе. Маленький закрытый медный котелок, завернутый в полосатую салфетку. Соланж положила ложкой курицу, тушенную в сметане, вареную морковь в соусе, намазала масло на хлеб, налила Амандине молоко из стеклянной бутылочки на четверть литра. Поставила маленькие белые фарфоровые горшочки с карамельным пудингом на каждую тарелку. Никто из них не сказал ни слова, тишина была заполнена медленным жестяным звоном похоронных колоколов деревенской часовни. Плач дрозда раздавался где-то среди виноградника. Дрозда, поющего по ночам. Филипп умер.

~~~

После полудня несколько дней спустя, когда Соланж отдыхала в их комнатах, Амандина натянула на себя ее свитер, проскользнула в ее плащ, хотя стояла хорошая погода. В большой глубокий карман плаща положила все, что ей нужно. Надела сапоги, шляпку, спустилась по ступенькам в кухню, открыла дверь в кладовую, достала толстые ломтики черного хлеба из ящика, где они хранились, нарезанные для утренних тостов. Она положила хлеб на полку, вытащила крышку из большого серого каменного горшка с вареньем. Ежевика. Густую массу темных ягод положила деревянной ложкой на хлеб, сложила каждый ломтик вдвое, прижала их тыльной стороной руки. Завернула в лист оберточной бумаги, оторвав его от рулона, прикрепленного к стене. Закрыла ящик, заткнула банку с вареньем. Затворила дверь, решив, что закончила свои дела.

Положив пакет в карман, она пошла в сад, прямо туда, где на клочке земли росли травы. Нарвала листьев базилика с корнями и стеблями. Спешила, зная, что, если ее увидят, будут ругать и отправят обратно в постель. Когда наполнила карман базиликом, пошла в виноградник. Ей предстояло проделать долгий путь. Хотя она шла медленно, ее сердце сильно стучало, дыхание было затруднено. Она подошла к краю самого малого виноградника. Она знала, что он здесь. Она слышала их разговор. Она точно знала, что Филипп здесь. Она порвала листья базилика, разбросала их покрасивее по дерну, где уже начала расти новая трава. Положила коричневый пакет с хлебом и вареньем на камень, где написано его имя. Она может прочесть его — Филипп. Заметила, что не написано — отец. Она думала, что так и должно было быть. Она смотрела на полевые цветы, но не видела их. Видела только базилик. Он любил базилик. Хранил листья в кармане сутаны. Жевал после обеда. Ей нравилось, когда от него пахло базиликом. Она сделала несколько шагов назад посмотреть на новое жилище Филиппа.

— Я тебя люблю, по-прежнему люблю. Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Где ты была? Я так испугалась. Я звала тебя. Разве ты не слышала меня?

— Я должна была пойти туда. Я должна была пойти сама. Я знала, где это.

— Где что?

— Это место.

— Какое место, Амандина?

— Место возле виноградника.

— Ты хочешь сказать, что прошла всю дорогу до того места, где спит святой отец?

— Я знала, что он умер, Соланж. Ты могла сказать это. И я знала, что он под землей. Я не маленькая больше, и поэтому тебе не придется использовать специальные детские слова.

Я плохая. Ужасные вещи произошли со мной, потому что я плохая. Я не знаю, как и почему, но это, должно быть, правда. Она бы никогда не оставила меня, если бы я была хорошая. Моя мать. И Филипп никогда не ушел бы. Я понимаю. У меня не было времени подождать, когда я стану большая, чтобы понять. Это из-за меня. Это потому, что у меня нет матери, Филипп умер, Паула не смогла меня полюбить и Соланж не живет со своей семьей. Это все я. Я плохая.

Амандина тщательно скрывала свою проснувшуюся совесть. Ее ношу. Она не могла найти способа спасти себя от бесчестия. Она стыдилась. Другие не должны узнать, не должны понять, какая она плохая, но теперь она станет очень хорошей. Она станет совершенством.

Амандина не говорила о Филиппе. Когда Соланж спрашивала, хочет ли она навестить снова его могилу, собрать полевых цветов и отнести ему, она только качала головой. В своих молитвах она не называла его имени. Она стала менее веселой после его ухода. Амандина оставалась — или это казалось — достаточно бодрой. Больше, чем играть в саду или в парке, она предпочитала тихо сидеть со своими книжками или часами за пианино, вколачивая гаммы и арпеджио, бесконечно повторяя «К Элизе» тяжелой, бесстрастной рукой.

Ей было уже шесть, и она готовилась к поступлению в монастырскую школу. Она читала и понимала учебники третьей и четвертой ступеней, рисовала, раскрашивала и пела, казалось, что с энтузиазмом. Поскольку она всегда была внимательной, она легко осваивала программу монастырской школы.

Встав в пять часов утра, воспитанницы умывались холодной водой, одетые из скромности в серые купальные рубашки, приглаживали волосы и заплетали косы с помощью дортуарных сестер, быстро бежали в часовню, затем месса, завтрак, занятия, обед в трапезной монастыря, отдых, учеба, домашняя работа в монастыре, колокол на переодевание — за двадцать минут нужно умыть лицо, причесать волосы, расшнуровать ботинки и скользнуть в черные туфли без каблуков с бантами на носках, добавить в волосы бархатную ленту, широкий воротник из алансонских кружев — и на вечерню. Ужин, молитвы, отход ко сну.