Дживс и феодальная верность - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Привет, привет, Вустер,- бодро воскликнул он, словно страсть как обрадовался встрече с Бертрамом.- Гуляете?

Я ответил, что да, гуляю, и он расплылся в улыбке, будто ничего умнее и замечательнее я не мог придумать. «Умница этот Вустер,- как бы говорил он.- Ходит гулять».

Затем последовала пауза, во время которой он глядел на меня с любовью и слегка переминался с ноги на ногу, шаркая подошвами и как бы пританцовывая. Потом он сказал, что вечер – чудесный, и я, со своей стороны, это подтвердил.

– А какой закат! – указал он на небо.

– Смачный,- кивнул я, и действительно, полнеба полыхало, как в цветном кинофильме.

– Глядя на него,- сказал он,- я вспомнил стихотворение, которое на днях набросал для «Парнаса». Небольшая такая вещица. Не хотите послушать?

– Да, пожалуй.

– Называется «Калибан на закате».

– Что на закате?

– Не что, а кто. Калибан.

Он откашлялся и начал декламировать:

Я стоял на закате рядом с одним человеком

И смотрел, как заходит солнце.

Воздух полнился лепетом летних ароматов,

Бодрый ветерок пел, как вечерний горн,

Звучащий с неба, пламенеющего на западе,

Алого, сиреневого и золотого

И синего, как очи Елены,

Когда она сидела в Илионе,

Взирая с высоты на греческие шатры,

Темнеющие внизу.

А он, этот человек, стоявший рядом,

Глазел на такую несказанную красоту,

Как тупое, бессмысленное животное.

Он сказал:

«Вам не кажется, что этот закат

Напоминает

Кусок

Кровавого бифштекса ?»

Перси дочитал стихотворение и открыл глаза – он декламировал с закрытыми глазами, для пущей проникновенности,- и заключил:

– Интонация, разумеется, горькая.

– О да, ужасно горькая.

– У меня было горько на душе, когда я писал это. Вы, кажется, знакомы с типом по фамилии Чеддер? Это я его имел в виду. Конечно, в действительности мы с ним никогда не стояли рядом, глядя на закат, но, понимаете ли, я чувствовал, что, доведись ему любоваться закатом, он произнес бы именно эти слова. Я прав?

– Полностью.

– Бездушный чурбан, не правда ли?

– Бездушный до мозга костей.

– Не способный к тонким переживаниям.

– Совершенно не способный.

– Правильно было бы назвать его тыквоголовым болваном?

– В самую точку.

– Да,- сказал Перси.- Хорошо, что она, наконец, от этого избавилась.

– Кто – она?

– Флоренс.

– О, а! Избавилась от чего?

Он внимательно посмотрел на меня, глубоко дыша, как овсяная каша в кастрюльке, перед тем как закипеть. Я человек наблюдательный и умею делать выводы из того, что наблюдаю, и я понял, что в его жизни недавно произошло некое событие, от которого он взошел, как на дрожжах, и теперь должен либо с минуты на минуту лопнуть от избытка эмоций, либо излить их на первого встречного. Несомненно, он бы предпочел, чтобы этот первый встречный оказался не в вустеровском духе, но, наверное, он говорит себе: разборчивость тут неуместна, приходится довольствоваться тем, что есть.

И он остановился на втором варианте.

– Вустер,- произнес Перси и положил руку мне на плечо,- можно я задам вам один вопрос? Ваша тетя говорила вам, что я люблю Флоренс Крэй?

– Д-да, помнится, упомянула как-то.

– Я так и думал. Она – дама не из молчаливых, хотя и обладает рядом прекрасных качеств. Я вынужден был с ней поделиться вскоре после приезда сюда, так как она поинтересовалась, почему, черт возьми, я брожу в унынии, как дохлая курица?

– Или как Гамлет?

– Как Гамлет или как дохлая курица, все равно. Я признался, что это из-за любви к Флоренс, к которой я питаю пламенную страсть, а недавно узнал о ее помолвке с этим остолопом Чеддером. Для меня, я ей объяснил, это было словно удар обухом по голове.

– Как сэру Юстасу Уиллоуби.

– Как вы сказали?

– Это из «Тайны красного рака». Его однажды вечером в собственной библиотеке шмякнули по макушке тяжелым предметом, и если хотите знать мое мнение, это сделал дворецкий. Но я вас перебил.

– Да, вы меня перебили.

– Простите. Вы говорили, что для вас это было словно удар обухом по голове.

– Совершенно верно. Я прямо закачался.

– Сильное, видно, было потрясение.

– Чрезвычайно сильное. Но теперь… Помните, ваша тетя вручила мне телеграмму для передачи Флоренс?

– Да, конечно.

– Она была от Чеддера о расторжении помолвки.

Я, разумеется, не наблюдал за тем, как Перси качался, испытав потрясение, но в любом случае не так сильно, как я при этих его словах. Закат у меня перед глазами заходил ходуном, а пташка, добывавшая червячка себе к ужину, на мгновение обернулась двумя пташками, и обе мелко дрожали.

– Ч… что? – прохрипел я, едва устояв на ногах.

– Да-да.

– Он расторг помолвку?

– Именно.

– Господи! Но почему? Перси покачал головой.

– Этого не могу вам сказать. Я только знаю, что нашел Флоренс на конюшенном дворе, она чесала за ухом кота. Я подошел и говорю: «Вот телеграмма вам». А она на это: «Да? Должно быть, от д'Арси». При звуке этого имени я содрогнулся, и пока я содрогался, она вскрыла конверт. Телеграмма была длинная, но Флоренс прочитала лишь начальные строки и вскрикнула. Я спросил: «Что, дурные вести?» А она сверкнула глазами, приняла гордый, холодный вид и ответила: «Вовсе нет. Вести замечательные. Д'Арси Чеддер расторгает помолвку».

– Ну и ну!

– Еще бы не ну.

– А больше она вам ничего не сказала?

– Нет. Только произнесла несколько убийственных слов про Чеддера, с которыми я полностью согласен, и удалилась в направлении огорода. Я же пошел прочь, как вы можете себе представить, вне себя от радости. Я противник современной манеры пользоваться жаргонными выражениями, но признаюсь без стыда, что шел и бормотал про себя: «Шик-блеск-красота!» Простите меня, Вустер, я должен вас оставить. Не стоится на месте.

С этими словами Перси двинулся прочь, гарцуя, как молодой мустанг, а меня оставил одного разбираться с вновь создавшимся положением.