Жатва - Тесс Герритсен

Доктор Тарасов снова отвел трубку ото рта, выслушивая чье-то сообщение.

— Мы будем готовить его к операции. Ждем сердце, и как можно быстрее.

Эбби повесила трубку.

— Они собираются подключать Джоша к искусственному сердцу, — сказала она Вивьен. — Его собственное останавливалось дважды. Им позарез нужно донорское.

— Чтобы извлечь почки, мне понадобится час, — сказал доктор Лим.

— Почки подождут, — возразила Вивьен. — Нужно изымать сердце.

— Но…

— Она права, — поддержал китаянку Фробишер. — Кардиоплегический раствор со льдом! — крикнул он медсестре. — Готовьте трансплантационный контейнер. И пусть кто-нибудь почешется насчет санитарного транспорта.

— Мне одеваться? — спросила Эбби.

— Не надо. — Вивьен потянулась к расширителю. — Мы справимся за несколько минут. Ты примешь сердце и поедешь в МКБ.

— А как же мои пациенты?

— Я тебя прикрою. Оставь мне свой бипер. Положи на столе в раздевалке.

Одна медсестра принялась наполнять льдом медицинский контейнер-термос. Вторая принесла к операционному столу несколько ведерок холодного кардиоплегического раствора. Дальнейших указаний Фробишера не понадобилось: обе медсестры работали с кардиохирургами и хорошо знали свое дело.

Скальпель в руке Фробишера быстро делал подготовительные надрезы. Сердце Карен Террио продолжало биться, насыщая кровь кислородом. Теперь его биение должно будет прекратиться. Оборвется последняя ниточка, связывавшая Карен с жизнью.

Фробишер ввел в корень аорты пятьсот кубиков высокопроцентного калийного раствора. Сердце еще билось. Один удар. Второй… Вот и все.

Сердце остановилось и сразу обмякло. Его мышцы парализовала инъекция. Эбби инстинктивно оглянулась на монитор. По экрану тянулась ровная линия. Карен Террио была мертва окончательно и бесповоротно.

Чтобы охладить сердце, медсестра вылила в грудную полость ведерко ледяного кардиоплегического раствора. Затем Фробишер обрезал и перевязал сосуды.

Вскоре он вынул сердце Карен и опустил в ванночку. Холодный бесцветный раствор окрасился кровью. К Фробишеру подошла медсестра, держа наготове открытый полиэтиленовый мешок. Фробишер слегка промыл сердце в растворе, затем опустил в мешок. Туда долили еще некоторое количество раствора. Мешок для надежности поместили во второй мешок, а затем — в трансплантационный контейнер.

— Сердце ваше, доктор Ди Маттео, — сказал Фробишер. — Поезжайте на «скорой». Я поеду на своей машине.

Эбби взяла термос. На выходе из операционной ее догнало предостережение Вивьен:

— Смотри не урони.

«Я держу в руках жизнь Джоша О’Дея», — думала Эбби, сжимая лежащий на коленях трансплантационный контейнер.

Бостонские дороги в это время дня были густо запружены транспортом, но мигалки «скорой помощи» творили чудеса. Как по волшебству, водители расступались, освобождая путь. Эбби впервые ехала на «скорой». В другое время и при иных обстоятельствах она бы наслаждалась поездкой. Она бы веселилась, наблюдая, как бостонские водители, считающиеся самыми грубыми в мире, пусть и нехотя, но уступают дорогу. Но сейчас все внимание Эбби было приковано к драгоценному грузу. Каждая новая секунда уменьшала шансы Джоша О’Дея на жизнь.

— Что, док, везете живую запчасть? — спросил водитель, которого, судя по беджу, звали Г. Фурильо.

— Сердце, — ответила Эбби. — Прекрасное сердце.

— И для кого?

— Для семнадцатилетнего парня.

Фурильо маневрировал среди притормаживающих машин. Его руки двигались без малейшего напряжения. Он управлял «скорой» с каким-то непринужденным изяществом.

— Мне случалось ездить в аэропорт за почками. Но должен вам сказать: сердце везу впервые.

— Я тоже.

— Сколько оно остается живым? Часов пять?

— Что-то около этого.

— Да вы расслабьтесь, — посоветовал Фурильо. — Когда приедем на место, у вас в запасе останется четыре с половиной часа.

— Я волнуюсь вовсе не из-за сердца. Из-за мальчишки. Он в тяжелом состоянии, потому меня и просили поторопиться.

Фурильо еще внимательнее следил за дорогой.

— Почти приехали. Самое большее — пять минут, и мы на месте.

В это время ожила его рация.

— Машина двадцать три, ответьте Бейсайду. Машина двадцать три, ответьте Бейсайду.

Фурильо потянулся к микрофону:

— Двадцать третья слушает. Фурильо.

— Двадцать третья, просим вернуться в Бейсайд, отделение скорой помощи.

— Это невозможно. Я везу донорский орган в Массачусетскую клиническую. Вы поняли? Я еду в МКБ.

— Двадцать третья, требуем вашего возвращения в Бейсайд. Немедленно.

— Бейсайд, поищите другую машину. Мы везем живой орган.

— Двадцать третья, вам приказано немедленно возвращаться в Бейсайд.

— Чье это распоряжение?

— Доктора Аарона Леви. Вы не имеете права ехать в МКБ. Вы поняли?

Фурильо вопросительно посмотрел на Эбби:

— Чего они там шумиху подняли?

«Хватились, — подумала Эбби. — Они все поняли и теперь пытаются нас остановить…»

Контейнер, лежавший у нее на коленях, заключал в себе месяцы и годы жизни для семнадцатилетнего мальчишки.

— Не возвращайтесь, — попросила водителя Эбби. — Довезите меня до МКБ.

— Что?

— Я сказала — довезите меня до МКБ.

— Но мне приказывают вернуться.

— Машина двадцать три, ответьте Бейсайду, — надрывалась рация. — Где вы?

— Довезите меня до Массачусетской клинической! — почти требовательным тоном произнесла Эбби.

Фурильо покосился на рацию:

— Ну и закавыка. Кого же мне слушать?

— Тогда высадите меня прямо здесь! Дальше я пойду пешком.

— Машина двадцать три, ответьте Бейсайду. Немедленно ответьте Бейсайду.

— Да пошли вы! — пробормотал Фурильо и прибавил газу.

У подъездного пандуса их уже ждала медсестра в хирургическом костюме.

— Из Бейсайда? — спросила она, едва Эбби вылезла из «скорой».

— Я привезла сердце.

— Идемте со мной.

Эбби едва успела поблагодарить Фурильо и поспешила вслед за медсестрой. Она почти бежала. Словно видеопленка на перемотке, перед ней мелькали людные коридоры и холлы. Они вошли в лифт. Медсестра вставила в прорезь специальный ключ, чтобы лифт не остановили на промежуточных этажах.