Моя армия. В поисках утраченной судьбы - Яков Гордин

Конечно, фигурировал и „предшественник фашизма" бедный Ницше. Ну, хватит. Я здоров, западного пайка мне вполне хватает. Процветаю. А вы как? Знаете, что мне пришло в голову. Очень интересно написать исторический роман о Гаруне-аль-Рашиде. Ведь на самом деле он был отнюдь не тем, как о нем принято думать. Был жесток и вероломен... И однако, было же в нем нечто, раз он стал излюбленным героем столь феерически роскошного эпоса, как „Тысяча и одна ночь"».

Кстати, о пайке. По сравнению с густыми жирными совгаванскими борщами и обилием свинины в каше, не говоря уже о ежедневном компоте из изюма, «западный» паек выглядел довольно бледно. И получка была уже не 45, а 30 рублей. Надо помнить, что это было до хрущевской денежной реформы и зарплаты исчислялись не сотнями, а тысячами.

Максимальная — не персональная — пенсия равнялась 120 рублям. Понятно, что на 30 рублей было особо не разгуляться. Тем более что полковая финчасть была еще в Дацане и денег мы вообще не получали. А питались мы это время в аэродромной столовой. Не офицерской, разумеется, а вместе с аэродромной обслугой.

12.IV.1955. «У нас с самого начала апреля стояли солнечные теплые дни, снег весь стаял, а вчера с утра—тучи, снегопад и снова зима. Ну, сегодня потеплее, солнышко. Может, опять наступит весна... Живем мы потихоньку, работаем пока помаленьку. Часто ходим в караул. Но теперь в карауле стоять хорошо—тепло. Оказывается, пост — самое прекрасное место для самых разных размышлений и раздумий. Тихо, никто не мешает.

Строфы Мандельштама, как я понимаю, должны были передать характер моих размышлений на посту.

Пассажи относительно работы «помаленьку» и хождения в караул требуют комментариев.

Работали мы в это время отнюдь не помаленьку, что я сам вскоре и опроверг. Казармы и прочие здания будущего городка, который должен был располагаться в семи километрах от разъезда, как и говорилось, в голой степи, — предстояло собирать из готовых элементов. Соответственно, стали приходить платформы с разными балками, стропилами, огромными щитами для стен. Все это после разгрузки надо было перетаскивать на склад — метров за триста-четыреста от железнодорожных путей.

Такелажного опыта у нас не было. Никакими приспособлениями мы не пользовались. Все перетаскивали на своих плечах.

22.IV.1955. «Работенка у нас действительно нелегкая. Последние дни переносили на плечах щиты килограммов по 200 весом. По 4 человека на щит, дневная норма 15 щитов. (На четырех человек соответственно.—Я. Г.) Т.е. 2-3 тонны. Ничего особенного, конечно, нет. Мы всегда управляемся до обеда, а после отдыхаем».

Разница в росте «носильщиков» и неровности почвы приводила к тому, что время от времени на кого-то ложилась огромная тяжесть. Длинные и тяжелые стропила по той же причине таскать приходилось вдвоем. Плечи они нам намяли основательно.

Очень противно было разгружать китайский — опять-таки! — цемент в пятидесятикилограммовых бумажных мешках. Дело было не в тяжести. Унести на спине удобный груз в полсотни килограммов особого труда не составляло. Но проклятый цемент как-то проникал сквозь три слоя плотной бумаги и висел этакой дымкой в воздухе. Этим приходилось дышать.

Куда приятнее было разгружать мешки с мукой, сахаром, крупами. С этими мешками — средний вес 70 кг — работать было куда легче, чем с балками и щитами.

Как мы доставляли этот провиант на склад, помню смутно. Как будто появились большие двухколесные тележки, на которые можно было уложить сразу несколько мешков...

Работа была разнообразная, не только разгрузка и таскание тяжестей.

8.IV.1955. «Сейчас строим разгрузочную площадку, для этого ломали и возили камень и долбили кирками мерзлую землю. (Я еще не знал, что это вечная мерзлота, добравшаяся и до этих мест. — Я. Г.) Камень ломать куда легче. Я не Геркулес, однако за один день сломал три кирки. Ручки, разумеется».

Для того чтобы сломать подержанную ручку кирки, не надо было быть Геркулесом. Надо было просто не уметь работать киркой. Если глубоко загнать острие кирки в мерзлоту и потом, пытаясь отломать пласт, работать ею как рычагом, испытывая ручку на излом, то сломать ее не фокус. Хотя подозреваю, что новоиспеченный сапер здесь несколько преувеличил свои подвиги. Думаю, хватило бы и одной сломанной кирки. За массовую порчу инструмента ему бы намылили шею.

За камнем ездили довольно далеко — к виднеющимся на горизонте невысоким горам, сложенным из осадочных пород. Мы ломали желтый хрупкий известняк и увозили его на самосвале.

Когда началось строительство городка и понадобился бутовый камень для фундаментов в больших количествах, то в дело вступили настоящие саперы-взрывники. Тротил превращал известняк в щебень, и оставалось только грузить его на самосвалы...

Работа со взрывниками в каменоломнях производила сильное и совершенно особое впечатление. Работали с утра до вечера. И мне особенно запомнилась картина взрывов на фоне зловещего степного заката.

Через несколько лет, уже на гражданке, я попытался передать это инфернальное впечатление в стихах.

Теперь весьма значительное место в нашей жизни занимало хождение в караул.

Мне несколько раз пришлось стоять в карауле и в в/ч 01106. Меня ставили на дальний пост—склад ГСМ. Это были декабрь- февраль. Самые крутые для тех мест морозы и самые режущие ветра с Охотского моря. Стоять там в окружении огромных вертикальных цистерн, от которых, казалось, шел еще и дополнительный холод, было не очень уютно. Правда, нам выдавались классические тулупы, которые советские дети видели на картинках в книжках о пограничниках. Мороз в таком тулупе был не страшен, но вставал вопрос: а как выполнять свой воинский долг в случае нападения, будучи погруженным в этот тяжелый и громоздкий футляр из овчины? К счастью, проверить это на практике у меня случая не было.

Но если при назначении в караул в в/ч 01106 нам внушали на обязательном инструктаже, что «коварный и сильный враг» не дремлет, — а мы знали, что рядом традиционный противник, Япония, уставленная американскими базами, — и соответственно, все воспринимали всерьез, то в новых обстоятельствах отношение к несению службы было более, я бы сказал, легкомысленное.

Стоя у мрачных цистерн, я снимал с правой руки толстую и неудобную армейскую рукавицу и надевал домашнюю кожаную перчатку, чтобы в случае надобности можно было быстро сбросить большим пальцем предохранитель и положить указательный на спусковой крючок. (От мороза я прятал руку в рукав тулупа.) Таким образом, то, что говорилось на инструктаже, я воспринимал всерьез, понимая, что если взорвать всю эту массу горюче-смазочных материалов, то будет катастрофа...