Изгоняющий бесов. Трилогия - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она знала, что противоположная сторона требовала её жизнь как залог некоего хрупкого мира. Очень надеюсь, что и своему непосредственному начальству моя рыжая любовь чётко донесла о сложившейся ситуации. Если же нет, то, помнится, отец Пафнутий тоже куда-то там вроде как всё продублировал.
Но тогда я не понимаю лишь одного: если там наверху все в курсе всего происходящего, то почему они позволяют Марте ходить с нами на задания? Разве непонятно, что именно в эти моменты она уязвимее всего, ведь если мы с доберманом заняты изгнанием бесов, то у нас нет ни сил, ни времени ещё и обеспечивать личную безопасность этого «контролирующего органа» в юбке?
Корявая фраза. Граничит с неприличными намёками. Я не совсем это имел в виду, хотя кому какая разница? Просто лично мне бы хотелось знать, чем они думают, эти самые высокие чины Системы, об охране и гарантированной защите своей же служащей?
Они всерьёз уверены, что под её руководством мы с активным псом будем справляться со своими заданиями лучше, чем без неё? Или же, наоборот, намеренно подставляют девушку, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что работа у нас опасная и случиться может всякое?! Кажется, я уснул, так и не придя ни к какому выводу. Сама ночь прошла баламутно.
Гессу снились страшные (или страшно весёлые) сны, так что он скрипел зубами мне в ухо, фыркал, рычал, во все стороны разбрасывая тяжёлые лапы, а я только успевал рёбра беречь. Потом милый пёсик попытался вмять меня спиной в стенку, так что я в конце концов попросту сбросил его на пол. Где он, кстати, и досыпал на коврике, даже не проснувшись.
Утром на прогулке, отмечая все нужные столбики и гоняясь за снежинками, ретивый доберман в телогрейке прыгал по двору, как весёлый козлик, оглашая окрестности села звонким лаем. Возможно, поэтому я не расслышал то, что чутко уловили его собачьи уши.
— Тео, там опять фашисты пришли. Скрипят снегом за забором. Я их кусь или ты сам хочешь?
Да, действительно, у наших ворот вновь топтались трое рогатых чертей в зимней форме ваффен СС, прихлопывая себя по плечам и выдыхая пар.
— Херр партизанен Фиедька? Гутен морген, майн камрад. Ты есть всё решать по Якутянке?
— Мы, — ответил я за нас с Гессом, — мы пока пребываем в сомнениях. Ответьте на пару вопросов. Во-первых, почему мы должны ей помогать? Во-вторых, как именно вы представляете себе эту нашу помощь?
Фашисты крепко задумались. Настолько, что отошли от забора и, наверное, минут пять — десять активно спорили между собой на немецком. Мой доберман уже начал нервничать и требовать, чтоб я разрешил ему стимулирующий «кусь!» для ускорения совещания, но тут черти обернулись.
Обер-лейтенант взял под козырёк и с лёгким поклоном в нашу сторону доложил:
— Партизанен Фиедька, мы есть просить за Якутянку. Но вопрос не в этом. Вопрос есть в том, что она должна убить твой либен фройляйн Марта! Тогда её простят и дадут Железный крест за личный храбрость. Ты есть хотеть спасать Марта? А мы есть хотеть спасать Якутянка! Ферштейн?
— Вот только не надо мне тут Анчутку изображать.
— Анчутка-а… — У немецкого офицера отвисла челюсть. — Анчутка, то есть натуральный бес? О майн либер! Он же есть мой троюродный брат! Партизанен Фиедька, скажи, мой брат Анчутка в русском плену? Ему нужна свобода? Он готов пойти на путь великого Третьего рейха?
— Понятия не имею, — честно признался я, отметив для себя, что сам факт троюродного родства не помешал фашистам в прошлый раз избить нашего красавчика в мясо. — Но вроде как ему и тут вполне себе уютно. Вы, вообще, в курсе, что Гитлер продул эту войну? И фашизм запрещён вообще-то везде, кроме, наверное, Украины и стран Балтии. Уж у нас в России точно!
Рогатый обер-лейтенант беспомощно оглянулся на своих солдат.
— Партизанен Фиедька, ты есть говорить (утверждать, доказывать через документ), что война закончилась?!
— А вы типа как белорусы, до сих пор поезда под откос пускаете? — не поверил я.
Честно говоря, мне даже было их немножко жалко. До какой же степени им там в пекле исказили реальную историю, если они были уверены, что войска вермахта всё-таки взяли Архангельск?
Разбомбили — да! Но взяли? Ребята, это вам не Киев или Минск подмять, это, Декарт мне в печень, великий русский Север! Здесь всё не так, как, допустим, в оккупированной Одессе. Я горжусь подвигами одесситов, которые уходили в катакомбы, лишь бы не сдаваться врагу. Но наши архангелогородцы просто не давали фашистам шанса ступить на свою территорию. Как ранее датчанам, шведам, британцам и прочим. Это наша земля! Она для граждан России, а не для всех желающих оставить здесь след своего сапога.
И пусть лично я сам и близко не северянин, как, впрочем, и отец Пафнутий, не говоря уж о Гессе, но кто бы попробовал при нас нагло предъявить свои права на Пиялу… Ох, не рекомендую, от души, по-братски! А там ваше дело. Земли у нас хватит на всех, тем более что любая могила — это всего лишь метр на два! Есть желающие? Не скажу, что «милости просим», но и отказа никому не будет. Вот так!
Мы люди русского Севера! Других таких нет. В Сибири, на Кубани, в Новгороде, Астрахани, Ростове и Москве совсем другие русские, не лучше, не хуже, просто иные. А здесь оставаться нам…
— Партизанен?
— Федька, — на автомате откликнулся я.
— Фиедька, — вежливо кивнул фашист. — Я есть открыть тебе страшный тайна. Якутянку не будут расстреляйт или немножко вешать. Она обязан убить твой фройляйн Марта. Следи за майн речь, полный секретный информаций! Она — убить Марту, ты — убить Якутянка. Это есть страшный казнь через месть! Унд цурюк!
— Мудрёно, — признался я на ухо терпеливо молчащему доберману, хотя общую концепцию, кажется, уловил. — Обер-лейтенант?
— Я, я!
— Балбетка от… — чуть было не завёлся я, но вовремя взял себя в руки. — Если опасность угрожает Марте, то мы оба вписываемся за неё. И да, мы оба будем гарантировать её безопасность. Однако…
— Их бин… — с надеждой поднял взгляд фашистский чёрт.
— Я не даю никаких гарантий Якутянке, кроме того, что Марту она не тронет. Речь не о мести. Никто не намерен ей мстить или наказывать за причинённый вред. Нет уж, ребята, мы просто не дадим Якутянке ни малейшего шанса. Хочет жить, значит, не тронет Марту. И наоборот.
— Яволь, натюрлих, — неожиданно согласился