Secretum - Рита Мональди

– Срочное сообщение для аббата Мелани.

– Он перед вами, говорите, – с облегчением сказал я, так как аббат промолчал.

Лицо Атто было напряженным, взгляд застыл, словно он знал и боялся того сообщения, которое должен был передать ему этот человек.

– Коннетабль, мадам коннетабль Колонна. Ее карета находится неподалеку отсюда. Она просит, чтобы вы никуда не удалялись. Через час вы должны встретиться.

Я как завороженный следил за реакцией Атто, ждал, что слова придут из глубины его души, ждал проявления его истинных чувств.

Но аббат Мелани не открыл рта. Он даже не ускорил шага. Казалось, он, наоборот, стал медлительнее, неуклюжее.

Молча мы пошли в его комнату. Там он снял парик, медленно провел рукой по голове и, совершенно обессилев, опустился на стул перед туалетным столиком.

Атто начал насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию. Неуверенный фальшивый свист застревал в его горле, а он печально смотрел в зеркало на свою голую, почти лысую старческую голову.

– Это мотив из «Ballet des plaisirs»[80]маэстро Лулли, – произнес он, внимательно присматриваясь к своему лицу.

Затем он поднялся и накинул халат.

У меня от удивления приоткрылся рот: гонец только что сообщил о визите мадам коннетабль, и Атто не собирался переодеваться? Возможно, Мелани больше не верил в ее приезд? В чем-то он, конечно, был прав – слишком много раз он ждал ее напрасно, но ведь теперь сомнений быть не могло: Мария уже почти у ворот виллы Спада, и преград возникнуть не могло. Несомненно, неясным оставалось, почему она приехала сейчас, когда праздник закончился. Возможно, она хотела с опозданием поздравить кардинала Спаду и извиниться за свое отсутствие.

– Все при дворе были изумлены, когда король несколько месяцев назад внезапно начал насвистывать эту мелодию. Он пел эту арию вместе с Марией целое лето во время их любовных прогулок. Это удивляло всех, только не меня.

Я все понял. На самом деле я точно знал, почему приехала Мария Манчини. Так она выполняла желание «короля-солнце». Она сама писала об этом Атто. Мария приехала, чтобы услышать от аббата историю о том, как король умолял ее о встрече, уговаривая вернуться во Францию. Атто должен был вспомнить ту мелодию, если хотел тронуть ее сердце и переубедить окончательно. Для этого ему нужно было освежить свою память, ведь он должен был вспомнить взгляды, жесты, слова короля, о которых Мария ничего не знала. Он должен был показать Людовика Марии таким, чтобы его образ возник у нее перед глазами, возник в самом сердце. Он должен был сделать это любой ценой.

– После той истории с отравлением, когда королю казалось что весь мир вокруг него рушится, его величество все чаще через своих министров просил меня об услугах, – начал рассказывать Мелани. – И во всех этих, казалось бы, формальных просьбах все чаще и чаще звучало имя мадам коннетабль Колонны: как у нее дела, что она делает и т. д.

В голосе его звучала горечь. Он рассказал, что Мария уже давно в Испании. Ее преследовал супруг, коннетабль Колонна которого она бросила во время побега из Рима, и бедняжке ничего не оставалось, кроме как скитаться по разным монастырям – Конечно, все эти годы я передавал его величеству королю новости о ней.

Я затаил дыхание: наконец-то Мелани признался, что был посредником между королем и Марией. Наверное, он собирался рассказать мне всю правду, которую я, впрочем, уже выяснил.

– Но однажды, – продолжал Атто, – когда королю наконец пришлось признать свое поражение в истории с отравлением, которая оказалась забыта, у его величества все отчетливее стал появляться тик при упоминании имени Колонны.

Колонна. Это имя, как сказал мне аббат, мучило Людовика XIV больше всего. Имя Мария принадлежало ей, но вот имя Колонна символизировало пропасть, которая разделяла их. Оно свидетельствовало о том, что Мария принадлежала другому мужчине, о том, что трое ее детей в то же время были детьми коннетабля Лоренцо Онофрио Колонны. Это имя больно ранило короля, обжигая и его тело, и его душу.

– Его мучило жестокое осознание того, что Мария так и не сумела забыть своего супруга. Она сбежала от него, но все же их связывала сильная чувственная страсть, а я не забыл сообщить об этом королю, – произнес Атто.

Всю жизнь он был вынужден наблюдать за этой страстью лишь как зритель, прижавшись носом к решетке, отделявши его несчастливый род от мужчин и женщин.

– Синьор Атто, но вы ничего не сказали мне о коннетабле Колонне, бывшем супруге Марии.

– Да нечего о нем рассказывать, – раздраженно отрезал Атто.

Я улыбнулся про себя. Атто, как и королю, не нравилось говорить о том человеке, кто пусть и не владел сердцем его драгоценной Марии, но все же мог обладать ее великолепным телом и зачинать с ней детей. Конечно же, до меня и без того доходили старые-престарые слухи о том, почему распался полный страсти брак коннетабля Колонны и его неукротимой супруги.

– А вы не опасались гнева короля, когда рассказывали ему то, что могло его обидеть?

– Я ведь уже рассказывал тебе in extenso,[81]как Людовик прожил двадцать лет после свадьбы с Марией Терезией. Его сердце погрузилось в глубокий беспробудный сон. Я бросал в его сердце камни света, рассыпавшиеся сияющими осколками кристаллов, которые затем соединялись в кинжал – кинжал ревности, способный сразить апатию короля и пронзить его, пусть и на краткое мгновение, слепяще-ясным воспоминанием о Марии. Это воспоминание сияло для него ярче, чем красота всех драгоценностей и бархата, которыми он одарял своих любовниц, чем блеск всех невероятных фейерверков, устраиваемых во время праздников, театральных выступлений и балетов, пьянило его сильнее всех гениальных оркестров. Эти мечты были слишком скоротечны, чтобы у короля появилось время обдумать их. Они сразу же тонули в блистательном шуме двора, но все же они оставались в нем, спрятавшись в потаенных уголках его души чтобы нашептывать королю в ночном преддверье сна о том что Мария жива.

Служение, в которое превратил аббат Мелани свою невообразимую любовь к Марии Манчини, тронуло меня до глубины Души. Двадцать лет он в полном одиночестве, окружив себя тайной, заботился о том, чтобы не порвалась серебряная нить связывающая эти два разбитых сердца. Кто знает, подумал я, может быть, сейчас аббат предложит мне выполнять его обязанности посредника между двумя влюбленными. Но аббат молчал, погрузившись в свои воспоминания.

Через некоторое время Атто вытащил из кармана богато украшенную золотом и серебром шкатулку в форме жемчужницы, взял оттуда несколько лимонных шариков и бросил их в кувшин с водой чтобы приготовить освежающий напиток. Когда шарики растворились, Атто начал пить из кувшина и никак не мог остановиться.

– Эти шарики из лимонных корочек просто великолепны, – вздохнул он, отирая губы. – Маршал Сальвиати регулярно мне их дарит. Красивая шкатулка, правда? Моя ракушка… – добавил он, любуясь коробочкой, на которую я уже обратил внимание. – Ее привезли из заморских колоний. Очень изящная, не так ли? Мария подарила мне ее на память… пару лет назад.