Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис

Наконец должен я представить важнейшее замечание, что ни один из корпусов императорских российских войск, находящихся в Италии и Швейцарии, не снаряжен таким образом, чтобы мог действовать отдельно от императорско-королевской армии…» [2135]

Далее идет подробный перечень необходимых для предполагаемой кампании видов боеприпасов и снаряжения. В конце этого перечисления стоит многозначительная фраза:

Однако почему вдруг решено было послать наши победоносные войска в Альпы? Дело это запутанное, но мы постараемся изложить его в соответствии с хронологией событий, тем самым прояснив хитросплетения большой европейской политики.

Английское правительство очень хотело ослабить Францию отторжением от нее Батавской республики – так с 1795 г. называлась Голландия, завоеванная французами. Это дало бы важную базу на границах победоносной Республики, позволило бы Англии контролировать устья Рейна, а значит, значительную часть внешней торговли Германии, и, пожалуй, самое главное: голландский флот, как военный, так и торговый, из вражеского стал бы союзным, а французское влияние на морях существенно ослабело бы. Сторонников свержения профранцузской власти, заставлявшей воевать за чуждые интересы и пополнять чужой бюджет за счет голландского, было в избытке. Недоставало только сухопутных войск для осуществления задуманного. Попытки привлечь для этой цели армии Пруссии и Швеции провалились. Тогда-то Лондонский кабинет и обратился к Павлу I. Тот, польщенный, что таким образом расширяется признание его могущества, с радостью согласился. Так возник план «секретной экспедиции», и 11 июля 1795 г. англо-русский договор был заключен: русские выставляли экспедиционный корпус в 17 593 человека, англичане – около 25 тысяч пехоты и 6 тысяч кавалерии. Войска наши перевозились на судах Балтийского флота, а эскадры вице-адмирала Макарова и Тета уже второй год участвовали в блокаде голландских портов.

При этом до последней минуты переговоры держались в тайне от Тугута, так как английский министр иностранных дел лорд Гренвиль хорошо отдавал себе отчет в том, что:

Каково же было удивление русского и английского послов в Вене, когда Тугут поддержал сообщенный ему договор. Все было очень просто: хитроумный канцлер решил тут же использовать эти обстоятельства, чтобы вернуть под власть Австрии Бельгию и Люксембург[2139]. Он предложил привести в Швейцарию русские корпуса генералов А. М. Римского-Корсакова (бывш. Германа) и Конде[2140]. Оттуда им вторгнуться во Францию через провинцию Франш-Конте, а эрцгерцог Карл из Швейцарии рокировался бы на средний Рейн и вторгся из Швабии в Эльзас. Принц Фердинанд Вюртембергский же с австрийцами встал бы на нижнем Рейне у Майнца. Таким образом и швейцарская граница, и большая часть Рейна превращались бы в линию фронта, смыкавшуюся на севере с англо-русской экспедицией. Получалось бы нечто уже высмеянное Суворовым в 1797 г. в Тульчине:

Но на этом кабинетные стратеги остановиться не смогли. Английское правительство в июле предложило оставить в только что освобожденной Северной Италии лишь австрийцев для ее обороны, а русский корпус Дерфельдена передвинуть в Швейцарию на усиление двух первых русских же корпусов и их силами вторгнуться во Франш-Конте. Начальство же над этими тремя корпусами вверить Суворову [2142].

Император Павел был очень доволен, тем более что жалобы Суворова на австрийцев уже порождали желание дать обеим сторонам организационный «развод». Теперь же появился удобный предлог. Поэтому в рескрипте от 21 июля он пишет фельдмаршалу:

В конце императорского послания речь идет о конечной цели предпринимаемых усилий, величие и значимость которой должны были вызвать в сердце нашего героя прилив гордости за доверенное ему дело:

Если и ранее граф Рымникский никогда не упускал из виду, что освобождение Италии – лишь определенный этап в осуществлении великого плана, без исполнения которого покой в Европе[2145] не мог бы наступить, то теперь, когда ему было прямо сказано, что именно на него и на его войска будет возложена миссия исполнения этого плана, чувство честолюбия, желание великой славы, которая увенчает весь его жизненный путь, переполнили его. Однако все это мгновенно было разрушено мелочной и своекорыстной политикой австрийского канцлера и его государя, мечтавших только о своей узкой габсбургской выгоде.