Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Но между группами были разногласия: вторая группа предлагала уходить через подземные канализационные трубы и продолжать действовать против врагов за городом, в лесах. У них даже были связные, мальчишки, которые вылезали через канализационные трубы в город. Их звали «крысами гетто». Но увести через эти трубы десятки тысяч человек, истощенных, ослабленных, больных, было нереально.

И вот девятнадцатого апреля сорок третьего года в гетто началось восстание. Обе группы соединились, к ним примкнули остальные евреи, каждый помогал, чем мог. Фашисты окружили гетто артиллерией и стреляли прямой наводкой по домам. Были убиты семь тысяч евреев и еще шесть тысяч сгорели в домах. И все-таки Анелевич и его команда убили около тысячи фашистов. Восьмого мая фашисты окружили командный бункер, где сидел Мордехай Анелевич с помощниками. Им предложили сдаться в плен, но эти гордые евреи предпочли покончить жизнь самоубийством.

— Пани Ядвига, это так и было, они покончили с собой?

— Да, это верно. Так они повторили древнюю историю Масады, сопротивления евреев против римлян в Израиле почти две тысячи лет назад[162]. Лишь единицы ушли через канализационные трубы. Марек Эдельман не был в бункере, сражался на улице, он до сих пор жив, работает доктором — кардиолог в Лодзи. Всех евреев срочно вывезли из гетто в Треблинку и уничтожили. Шестнадцатого мая гестаповцы полностью сравняли гетто и все еврейские кварталы с землей. Центр Варшавы стал сплошной плоской развалиной.

Ядвига закончила рассказ, а Саша смотрел на нее полными ужаса глазами:

— А что теперь на том месте?

— Теперь там громадная пустая площадь, а вокруг построили небольшие жилые дома. Но у них нет фундамента, остатки гетто держат их на себе, олицетворяя сожженные и сломанные кости своих хозяев. В сорок восьмом году на площади поставили памятник еврейским героям и жертвам гетто. Его автор еврейский скульптор Натан Рапапорт. И отдельно памятник Мордехаю Анелевичу.

— Пани Ядвига, я хочу видеть эти памятники.

— Пойдемте, это близко.

* * *

Стоял холодный декабрь, дул ветер, по улицам неслась поземка. Саша с Ядвигой вышли на широкий простор площади и направились к памятнику, расположенному в другом ее конце. Саша шел быстро, оглядывался вокруг, всматривался в окружающие дома:

— Я все стараюсь представить себе, что происходило здесь во время восстания.

Они остановились перед памятником, гранитным массивом, сложенным из квадратных серых глыб. В углублении расположены бронзовые фигуры высотой больше человеческого роста. Это воплощение героев восстания: в центре целеустремленный молодой мускулистый мужчина, справа от него два старика, за ним — две женские фигуры, в ногах — тело поверженного. На всех лицах суровая решимость, в руках держат оружие сопротивления — гранаты и бутылки с взрывчаткой. Внизу надпись по-польски и на иврите.

Саша вглядывался и тяжело дышал, Ядвига отошла в сторону, чтобы оставить его наедине с его переживаниями. Он обошел памятник вокруг. Если на фасаде было изображено воплощение героизма, то на обратной стороне высечено понурое покорное шествие: четырнадцать евреев идут в концентрационный лагерь под конвоем немецких фашистов. У них опущены головами — они знают, что идут на гибель. В центре бородатый старик, похожий на пророка Моисея, он держит свиток Торы в одной руке, а другую протянул вперед, как бы взывая к богу. Рядом с ним молодые, старые и дети разных возрастов.

Саша смотрел и чуть не плакал, ему представлялось, что вот так же вели на казнь его маму и сестер.

* * *

В это время к памятнику подъехали на машинах какие-то официальные лица и большая группа полицейских. Они что-то сердито говорили по-польски Ядвиге, а она с ними спорила.

— Пани Ядвига, что происходит?

— Они просят нас уйти. Сюда едет канцлер Федеративной Республики Германии Вилли Брандт с делегацией, охрана просит всех уйти.

— Пани Ядвига, попросите их, пусть разрешат нам постоять в стороне. Я хочу посмотреть, что здесь будет происходить.

Ядвига принялась объяснять:

— Этот человек — гость нашего города из Москвы, Герой Советского Союза. Он просит разрешения остаться.

Сашу попросили:

— Покажите документы.

Саша расстегнул пальто, они увидели Золотую звезду и колодки других наград, извинились, проверили его документы и посовещались:

— Для вас мы сделаем исключение, но все-таки отойдите оба в сторону.

* * *

Вилли Брандт (настоящее имя Герберт Эрнест Карл Фрам) был прогрессивной фигурой послевоенной Европы. Хотя он родился и вырос в Германии, но в 1933 году после прихода к власти Гитлера сбежал из Германии и долго жил в Норвегии и Швеции. Вернулся в Германию только после войны, стал мэром Западного Берлина, а потом канцлером Западной Германии. Он вел активную политику примирения западных стран с Россией и восточноевропейскими странами и получил Нобелевскую премию мира.

В Варшаву Брандт приехал для заключения очередного договора о границах. Поездка к памятнику жертвам гетто не входила в официальный протокол. Но неожиданно для всех он заявил, что хочет посетить этот памятник. Его желание вызвало растерянность: ни одно официальное лицо из Германии к памятнику не приближалось.

Саша и Ядвига стояли сбоку и видели, как на противоположную сторону площади въехала кавалькада черных лимузинов. Из первой машины вышел Брандт, за ним несли большой венок из белых цветов с лентами. Позади шли сопровождающие — немецкие и польские министры, много журналистов и фотографов. Толпа двигалась медленно, как на похоронах. Все были напряжены, никто не улыбался, не переговаривался. Брандт шел с непокрытой головой, седые волосы и полы пальто развевались на ветру. Вездесущие фотографы и телевизионщики забежали вперед и установили свои камеры по сторонам памятника. Конечно, должен быть исторический репортаж и снимок, как-никак первый раз глава немецкого государства подходит к памятнику, чтобы выразить свое сочувствие жертвам-евреям. Фотографы приготовились сделать снимки лица торжественного и сосредоточенного, такую фотографию опубликует любая газета и каждый журнал.

Но то, что произошло, заставило оторопеть и министров, и видавших виды репортеров, и фотографов. Брандт медленно подходил к памятнику, вглядываясь в бронзовые фигуры еврейских героев. Он поднял венок, приставил его к цоколю и сделал два шага назад, не отрывая глаз от фигур. Они тоже смотрели на него безжизненными глазами — старики, молодой борец, женщины. Они не ждали пощады от немца. Что там было в их бронзовых сердцах? Этого нельзя было видеть, это можно было только чувствовать. И Брандт ощутил их боль, отчаяние, страх, упрек. Не было только одного, не было мольбы. Они не молили о пощаде. Они уже были вечно мертвы, и им не о чем было молить немца. Ему, живому немцу, хотелось молить их о пощаде — от ужаса за причиненное им зло. Брандт поднял руки, закрыл ладонями поникшую голову и горестно опустился на колени перед надписью «Еврейский народ своим борцам и мученикам». Опущенные плечи коленопреклоненного человека дрожали от рыданий.