Источник - Джеймс Миченер

Но если Иоанн нашел надежное убежище в церкви, Марку это не удалось. Он сделал ряд неприятных открытий, поняв, что его новая религия – не только легкость обращения, которое он прошел. Хотя христиане выступали сомкнутым фронтом против евреев и язычников, в их среде существовал болезненный раскол, ибо они никак не могли договориться о сущности своей религии, и разрыв все углублялся. Те, кто верили так, готовы были перебить тех, кто веровал иначе. Братского единства всех христиан, которое провозглашал отец Эйсебиус, в Макоре не существовало.

Рабочие из Египта объясняли, что Иисус Христос является одновременно и человеком и божеством, и «таким образом Дева Мария – это Матерь Божья». Но выходцы из Константинополя доказывали, что Иисус, рожденный человеком, прожил такую безупречную жизнь, что стал Богом, «так что вы видите, что Дева Мария была матерью великого человека, но конечно же она никогда не была Матерью Божьей». Марк, слушая эти споры о природе Иисуса, думал: «Раздоры моих новых единоверцев-христиан из-за того, была ли Мария матерью Христа или Божьей Матерью, напоминают споры моих прежних раввинов, что такое вода после мытья посуды – часть готовки или полив земли».

И как-то вечером, когда Марк сидел в компании солдат, обсуждая пожар склада, один рабочий из Египта небрежно бросил:

– Я слышал, что в Птолемаиду пришел корабль, доставивший для нас статую Марии, Матери Божьей.

Солдат из Константинополя поправил его:

– Марии, матери Христа.

Египтянин, предки которого издавна поклонялись богине Изиде и который перенес любовь к ней на Марию, спокойно, не повышая голоса, повторил:

– Я говорю, что Марии, Матери Божьей.

Разъярившись, житель Константинополя швырнул копье в спорщика, и драки удалось избежать лишь потому, что наконечник просвистел мимо головы египтянина и раскололся при ударе о каменную стену. Марк, ошеломленный, так и остался сидеть, когда противники приняли боевые стойки, но отступили, потому что на месте действия появился отец Эйсебиус, услышавший лязг металла. Он тут же обратил внимание на сломанное копье, на раскрасневшиеся лица и с мастерством настоящего патриция разрешил ситуацию, даже не уточняя, что стало источником такой враждебности.

Не понял этого и Марк. Он видел лишь, что разрыв между египтянами и византийцами непреодолим, и со временем убедился, какую жгучую ненависть они испытывают друг к другу. Как-то вечером к нему подошел житель Константинополя и прошептал:

– Ты должен верить, что Иисус Христос был обыкновенным человеком… такой же еврей, как ты.

– Я христианин, – сказал Марк.

– Но ты остаешься евреем. И Иисус Христос, который был точно таким же человеком, умер на кресте ради твоего спасения. А поскольку Он был обыкновенным человеком, весь смысл его распятия евреями отсутствует.

– Разве евреи убили Христа? – спросил Марк.

– Конечно. Человека Христа. Но поскольку Он принес Себя как высшую жертву, случились две вещи. Мы были спасены, а Он взошел в Царство Божье. – Это Марк мог понять, потому что Христос представал позднейшей копией пророка Илии, который тоже в своем телесном облике взошел на небо и часто выступал в защиту праведников. Вот эта готовность Христа принести Себя во искупление и привлекала Марка, потому что только Христос спас его. Полностью усвоив эту доктрину, он обсудил ее с отцом Эйсебиусом, обратившись к нему с вопросом:

– Прав ли я, считая, что Христос был сначала человеком, а потом стал Богом?

Испанец расплылся в мягкой улыбке, углубившей морщины на щеках, и сочувственно сказал:

– Сын мой, это сложные темы, которые не должны занимать простого человека.

– Но как вы сами считаете?

Отец Эйсебиус уже был готов оставить эту непростую тему, как увидел, что она действительно занимает Марка, и, приняв решение, которое сказалось на всей жизни юного неофита, начал с ним разговор о догмах христианства:

– И египтяне и византийцы – и те и другие не правы.

– Тогда во что я должен верить?

– Всегда соглашайся лишь с тем, что решила святая церковь, – сказал отец Эйсебиус. – Ее решения порой трудновато понять, но они всегда верны. – И, усевшись, он долго растолковывал ему тайну Троицы и объяснял двойственность природы Христа, который появился на земле как человек во плоти и в то же время всегда существовал в божественной ипостаси, равной Богу.

Но несколько вечеров спустя египтянин отвел Марка в сторону и прошептал:

– Ты новичок в нашей религии и не начинай с ошибок. Ты простой честный человек, и разум говорит тебе, что Христос не мог одновременно обладать двумя сущностями. Она у него была только одна, и человеческая и божественная. Он никогда не разделял их, да и не мог это сделать. Но поскольку Ему при рождении была свойственна божественность, Марию надо признать Матерью Божьей.

– Не могу уловить твою мысль, – сказал Марк.

– Христос обладал одной единой натурой. Он был и человеком, как ты, и Богом, – объяснил египтянин, но, когда они расстались, Марк впал в еще большую растерянность.

На следующий день он убедился в серьезности этих разногласий. Византиец, который метнул копье в египтянина, явно не удовлетворился тем, что едва не стал убийцей. Когда их компания работала, занимаясь сносом еврейских домов, этот громогласный богослов вопросил, не обращаясь ни к кому в отдельности:

– Мне бы хотелось, дабы египтяне, которые утверждают, что Христос при рождении уже имел божественную сущность, объяснили всего одну вещь: нравится ли им образ Бога, сосущего человеческую грудь?

Не успел он закончить эту богохульную фразу, как египтянин ударил его камнем. Тот рухнул, и прежде, чем отец Эйсебиус успел вмешаться, остальные защитники Марии тоже пустили в ход камни, так что, когда испанец добрался до упавшего, византиец уже был мертв, а торжествующие египтяне хором скандировали: «Мария, Матерь Божья! Мария, Матерь Божья!»

Отец Эйсебиус остановил работу на два дня, в течение которых старался положить конец богословской войне, и, пока длилось перемирие, Марк получил возможность убедиться, как одна сторона категорически отказывалась принимать аргументы другой. Он почувствовал горький привкус тех событий, которые со временем расколют новую церковь. Даже когда мир с трудом был восстановлен и обе стороны пообещали отцу Эйсебиусу больше не устраивать свар, сторонники каждой из них продолжали посещать Марка, нашептывая ему:

– Будь одним из нас. Ты же понимаешь, что Христос должен был быть таким, как мы говорим.

Его выбор определил еврейский монотеизм, и в итоге он бросил свой жребий на чашу весов выходцев из Константинополя, ибо, несмотря на всю логику отца Эйсебиуса, для него было невозможно поверить, что Христос был обыкновенным человеком и в то же время равным Богу.

Когда Марк впервые погрузился в эти теологические рассуждения, в которых он и провел большую часть жизни, его отец посвящал вечера проблеме, больше, чем что-либо другое, вытекающей из его обращения в христианство. Как-то после работы он старательно помылся, подрезал ногти, надел лучшее платье и причесал седеющую гриву волос. Оставив свое жилище, он отправился с миссией, которая так испугала его четверть века назад, когда он был совсем иным человеком и позволил себе поссориться с самим ребе Ашером. Он был все тем же могучим и неуклюжим человеком с покатыми мускулистыми плечами – мало кто мог сравниться с ним в силе, – но от той агрессивности, что тогда отмечала его, не осталось и следа. Испытанные в жизни поражения смирили его, и он больше не считал, что силой может добиться нужного решения. Более того, спокойная творческая работа, которой он занимался в синагоге, оставила на нем свой след, и, когда этим прохладным вечером он вышел на свежий воздух, грубые черты его лица как-то обрели красоту камня, строгое достоинство тех шрамов, которые несла на себе земля, когда сквозь нее пробивались к каменоломне, обнажая скалы. Потея, как взволнованный школьник, он вошел в дом к торговцу вином, чья лавка стояла напротив старой церкви. Он неловко устроился на стуле, пока грек приветствовал его стаканчиком вина, и, одним махом проглотив его, он сказал: