Заветы Ильича. Сим победиши - Владлен Логинов

Между тем, мы сделали в этом направлении шаг не вперед, а назад. Хозяйственные вопросы сейчас более, чем когда-либо, решаются в порядке спешности и импровизации, а не в порядке систематического руководства.

…Хаотический порядок решений дел по-прежнему отождествляется с диктатурой партии. Стремление внести в методы и формы партийной диктатуры план и систему объявляются потрясением основ самой диктатуры»1297.

Письмо Троцкого поступило в Секретариат ЦК 24-го, а на следующий день, 25 октября, открылся Объединенный пленум ЦК и ЦКК РКП(б). Помимо членов и кандидатов этих руководящих коллегий партии, присутствовали приглашенные по списку Секретариата ЦК 20 представителей десяти крупнейших пролетарских регионов, в основном — секретари губкомов, горкомов, председатели местных контрольных комиссий, в лояльности которых не было сомнений. Им предоставили право решающего голоса. Пригласили и 12 человек из числа тех, кто подписал «Заявление 46-ти»1.

В первый день работы пленума на нем выступили с докладами Сталин и Троцкий. Записи этих докладов не сохранились. Поздно вечером 26-го, после завершения прений, с заключительной речью выступил Троцкий, а итоги дискуссии подвел Сталин. И оба этих выступления законспектировал помощник Сталина Борис Бажанов1298 1299.

И доклады и прения по существу вращались вокруг тех вопросов, которые были поставлены в предшествующих письмах Политбюро, ЦКК и письмах Троцкого. Отвечая на множество конкретных обвинений, выдвинутых против него, Троцкий пытался объяснить, почему споры в Политбюро вылились в столь странную эпистолярную форму.

В последнее время, заявил он, его фактически отстранили от реального обсуждения и решения вопросов, ибо «в Политбюро есть другое Политбюро и в ЦК есть другой ЦК». А посему — лучший способ «установить нормальные отношения» — это ликвидировать «тройку» в Политбюро.

Троцкий добавил, что нет у него доверия и к большинству ЦКК, в частности, к Куйбышеву и Ярославскому. «Я утверждаю, что вы, — сказал он, — превратили ЦКК в орудие Секретариата ЦК в этой внутрипартийной борьбе. Я утверждаю, что вы извратили мысль Владимира Ильича, легшую в основу ее создания»1300.

Что касается обвинений в стремлении к диктатуре, в «бонапартизме», то Троцкий напомнил, как еще в октябре 1917 года от отказывался от руководящих постов. «Я считал, — сказал он, — что будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея».

И в 1922 году, «когда Владимир Ильич предложил мне быть зампредсовнаркома (единоличным замом), я решительно от-назывался из тех же соображений, чтоб не подать нашим врагам повода утверждать, что страной правит еврей. Владимир Ильич был почти согласен со мной. Внешне он, правда, этого не показывал и, как раньше, говорил: “Ерунда, пустяки”, — но я чувствовал, что он это не так говорит, как раньше, что он соглашается со мной в душе»1. Поди проверь: верно он почувствовал или нет…

В своем заключительном слове Сталин был более краток. Он не стал влезать в «мелочи», чтобы не создавалось впечатления участия в склоке, а затронул лишь сугубо деловые вопросы. И это, судя по всему, гораздо больше импонировало собравшимся.

«Троцкий сказал: “У нас кризис, нет плана, мы не овладели стихией”, — говорил Сталин. — Кризисы — необходимый элемент нэпа. Вы не понимаете нэпа. Вы завыли при первой заминке. Не то еще будет… Основа “ножниц” состоит в том, что индустрия развивается не в том темпе, как сельское хозяйство. Мало фабрикатов много хлеба. Вывозить пока не можем…

Тресты и синдикаты — монополисты: “Ставлю цены — не возьмешь, некуда тебе идти”. Это надо исправить… Троцкий часто вынужден воздерживаться [при голосовании в ПБ — ВЛ.] потому, что вопрос недостаточно проработан. А если и мы бы воздерживались? Что было бы? Нельзя возводить воздержание в теорию… Вместо того, чтобы эти серьезные вопросы помочь обсудить — вы лезете с платформами. Во всех выступлениях оппозиционеров я не нашел ни одного конкретного предложения…

Нет дискуссий, — говорит Яковлева. Как чеховская дама: “дайте мне атмосферу”. Бывают моменты, когда не до дискуссий… Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие растеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость… Надо обеспечить такой порядок, — заключил Сталин, — чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились во вне ее»1301 1302.

От имени большинства, кандидат в члены ЦКК А.Ф. Радченко внес проект резолюции, которая, гарантируя право каждого члена партии на критику ЦК, признавала выступление т. Троцкого «глубокой политической ошибкой», послужившей «сигналом к фракционной группировке (заявление 46-ти)».

Одновременно Троцкому предлагалось «принять в дальнейшем более близкое и непосредственное участие в практической работе всех центральных партийных и советских учреждений, членом которых он состоит… Собрание считает, что в предстоящий период ответственнейших решений Политбюро должно работать особенно дружно и сплоченно».

Второй раздел проекта резолюции одобрял намеченный Политбюро «курс на внутрипартийную демократию», на «усиление борьбы с излишествами и разлагающим влиянием НЭПа на отдельные элементы партии», а также предлагал ускорить работу «комиссий, назначенных Политбюро и сентябрьским пленумом: 1) комиссии о “ножницах”, 2) о заработной плате и 3) о внутрипартийном положении»1303.

Были выдвинуты еще два проекта резолюций: члена ЦКК Н.К. Гончарова и Е А Преображенского, более лояльные по отношению к оппозиционерам. Но при поименном голосовании, на котором настоял Троцкий, из 117 голосовавших проект Гончарова поддержали лишь 7 человек, а проект Преображенского вообще один. 12 участников пленума воздержались.

На части заседаний пленума присутствовала Крупская. Она поддержала большинство, и мы приведем обширные выдержки из ее письма Зиновьеву от 31 октября, ибо именно Надежда Константиновна была для Ленина единственным источником информации об этом пленуме.

Письмо это, кстати сказать, прекрасная иллюстрация того, насколько любые протокольные записи и конспекты не способны передать ту самую «атмосферу», над которой подшутил Сталин, и насколько эта атмосфера важна для любого собрания.

«Дорогой Григорий, — пишет Крупская, — после пленума я написала Вам письмо, но Вы уезжали, и письмо лежало. Теперь, перечитывая его, я решила не посылать его Вам, так заострены в нем все вопросы. В атмосфере той “свободы языка”, которая царила на пленуме, оно было уместно и понятно, через неделю оно звучит иначе».