Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

Да, не обладал наш герой тем особым даром, который в мирное время ценится дороже военных талантов. Не умел ни льстить, ни хвостом мести. Да и обстоятельств порой не чувствовал, стараясь держаться равным среди равных. А завистники этого не прощали. Чувствовали его силу. Понимали, что она управляется лишь внутренним уставом этого человека-скалы. А это по меньшей мере опасно.

Перед отъездом в Югославию Жуков переговорил с Хрущёвым по телефону. Во время разговора ничего особенного не почувствовал. Все консультации о его дальнейшей судьбе, по всей вероятности, к тому времени были уже проведены. Сердце ёкнуло через два дня, когда маршал позвонил из Москвы в Крым перед самым отлётом в Белград и ему ответили, что Хрущёва на месте нет, что он с группой членов Президиума ЦК вылетел в Киев, где главком Сухопутных сил Малиновский проводит сбор высшего комсостава Сухопутных войск. Туда же, как сообщили ему, вылетел и Брежнев.

Чувствуя неладное, Жуков по «ВЧ» позвонил в Киев. К телефону подошёл командующий войсками Киевского военного округа Чуйков. Он доложил о ходе сборов и сказал:

— Вам бы надо самому быть на нашем сборе. Дела-то здесь у нас очень важные.

— По решению руководства я завтра утром должен вылететь в Югославию, а у вас, Василий Иванович, я надеюсь, будет всё хорошо.

По всей вероятности, рядом с Чуйковым кто-то находился, при ком он не мог говорить свободно, напрямую.

— Так-то оно так, товарищ маршал, но всё же вам лучше было бы быть здесь самому, — намекнул Чуйков.

И Жуков, уже догадываясь о том, что там идут какие-то консультации, касающиеся его судьбы, попросил к телефону Хрущёва. Хрущёв взял трубку.

— Не следует ли мне дня на три отложить свою поездку в Югославию и прибыть в Киев на сбор? Мне доложили, что там на сборе возникло много важных вопросов.

— Откладывать вашу поездку в Югославию не следует, — как ни в чём не бывало ответил Хрущёв. — Я думаю, что мы здесь сообща как-нибудь справимся. А когда вернётесь из Югославии, я расскажу всё, что было здесь интересного.

Разговор был странным, но тон Хрущёва успокоил Жукова.

«Успокоенный таким дружеским разговором, — вспоминал маршал, — в утро следующего дня я с группой генералов и офицеров вылетел в Севастополь, откуда на крейсере “Куйбышев” отбыл через Босфорский пролив в Югославию.

К Босфорскому проливу мы подплыли на утро следующего дня. Здесь мне не приходилось бывать, и я с интересом рассматривал такой важный, с оперативной точки зрения, пролив, соединяющий Чёрное и Средиземное моря.

Ранним утром к крейсеру демонстративно подошёл катер, на котором находились американские офицеры, которые со всех сторон сфотографировали наш крейсер “Куйбышев”. На берегах пролива, за исключением американских военнослужащих, не было видно ни одной турецкой души. Так было на всём протяжении Босфорского пролива. Греческие острова, которых в Средиземном море была масса, а также прибрежная полоса греческой территории выглядели голо, мрачно и бедно.

Обогнув греческие и албанские берега, мы вошли в воды Адриатического моря. Вдали виднелась Италия. Югославские товарищи нас встретили на своих кораблях в море на подходах к порту. В порту нас встретили торжественно почётным караулом, и было много югославского народа.

В Белграде мы имели встречу с маршалом Тито, Ранковичем, Карделем, Поповичем, государственным секретарём по делам обороны и многими другими.

Через пару дней товарищ Тито пригласил нас в горы на охоту на горных козлов. Для меня охота была очень удачной. Я убил четырёх козлов. Тито убил только одного, и мне показалось, что он не особенно доволен своими результатами, а стрелял он не менее шести раз.

После охоты нам была предоставлена возможность поездки в Хорватию, Сербию, Долмацию и другие места. Везде и всюду мы встречали бурные восторги и радость в адрес советских людей, которые так много сделали для освобождения югославского народа от немецкой фашистской оккупации.

Нам приходилось вести многочисленные беседы с военными, партийными и государственными работниками, с рабочими, с интеллигенцией. Я был тронут той любовью и симпатией, которую все они выражали в адрес Советского Союза.

Перед отлётом в Албанию я послал Хрущёву шифртелеграмму, в которой сказал, что югославский народ и его руководство с большой симпатией относятся к Советскому Союзу, что наши люди, которые здесь побывали, видимо, тенденциозно освещали недружелюбие югославских руководителей. Я предлагал пересмотреть наши взаимоотношения в сторону их улучшения.

Оказывается, в Президиуме ЦК моё предложение было истолковано так, как будто я пытаюсь диктовать свою линию Президиуму, как будто не отвечающую марксистско-ленинской линии ЦК по югославскому вопросу.

Однако несколько лет спустя, после поездки Хрущёва в Югославию, Югославия была признана действительно социалистической страной и, безусловно, дружественной нашему народу, а тогда, в 1957 г., меня за такую точку зрения выругали по возвращении в Москву из Югославии, хотя за эти минувшие годы ничего в Югославии и не изменилось.

Из Югославии мы вылетели на Ту-104 в Албанию, где нас очень гостеприимно встретил албанский народ, его армия и руководство партии.

Находясь в Албании, я получил сведения о том, что Президиумом ЦК созван партактив военных работников и что до моего возвращения в Москву мне из Москвы не могут передать, по каким вопросам проходит партактив, на котором присутствует весь руководящий состав армии и флота и в полном составе Президиум ЦК партии.

Вполне естественно, меня не могло не насторожить и не взволновать то обстоятельство, что актив собран почему-то в моём отсутствии. Я запросил своего первого заместителя Конева. Он ответил через мой секретариат в том же духе. Настроение было испорчено. Через пару дней мы вылетели из Албании в Москву.

Приземлились мы в аэропорту Внуково.

В окно самолёта я увидел встречающих меня всех маршалов Советского Союза и главнокомандующих всеми видами вооружённых сил, среди которых был Чернуха — технический работник при Президиуме ЦК.

После того как мы все перездоровались, ко мне подошёл Чернуха и сказал, что меня сейчас же приглашают на Президиум ЦК. Там, говорит Чернуха, все в сборе.

Я сказал, что заеду домой, переоденусь и сейчас же приеду. Явившись в Президиум, я увидел за общим столом всех членов и кандидатов Президиума, а также всех тех маршалов, кто встречал меня на аэродроме. Мне предложили коротко доложить о поездке в Югославию и Албанию. Я доложил основное.

Хрущёв предложил утвердить отчёт, за исключением моего мнения о Югославии, руководство которой якобы проводит явно не коммунистическую линию в строительстве Югославии и во взаимоотношении с Советским Союзом. Затем Хрущёв сказал: “За время вашего отсутствия Президиум ЦК провёл партполитактив Министерства обороны. По этому вопросу доложит Суслов”.

Суслов начал с того, что “на партактиве установлено, что министр обороны маршал Жуков в своей деятельности проводит неправильную политическую линию, игнорируя политических работников, игнорируя Главное Политическое Управление, а политработников считает бездельниками. Маршал Жуков груб во взаимоотношениях с подчинёнными и поощряет тех, кто прославляет его как выдающегося полководца” Взял слово Микоян: “Мне непонятна и до сих пор волнует одна фраза, сказанная Жуковым на Президиуме ЦК во время борьбы с антипартийной группой Маленкова — Молотова” Жуков сказал: “Если будет принято решение, предложенное Маленковым, то он — Жуков не подчинится этому решению и обратится к армии. Как это понимать?” Я тут же ответил, что: “Да, это было сказано, но я говорил, что обращусь через парторганизации армии к партии, а не к армии”. — “Значит, вы сознательно об этом говорили? — сказал Микоян. — А я думал, что вы тогда оговорились”. — “Вы что, забыли ту обстановку, которая тогда сложилась?” — ответил я Микояну.