Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

Я не знаю, на что надеялась группа Маленкова — Молотова, но они считали, что Пленум ЦК их поддержит. Видимо, их сторонники были в числе членов ЦК, но они на Пленуме ничем себя не проявили.

У всех нас — сторонников Хрущёва были опасения, что группа Молотова — Маленкова может пойти на авантюру и всех нас арестовать, а к этому были и некоторые основания. Так, например, количество офицеров охраны у Булганина, Молотова, Маленкова и Кагановича в первый же день резко увеличилось. Возникали вопросы: а для чего это делалось?

У Булганина и Маленкова было много друзей в КГБ, МВД и войсках МВД, в случае необходимости группа могла прибегнуть к их помощи.

Н. С. Хрущёв, получив крепкую поддержку и заверения некоторых членов ЦК, прибывших в Москву, о желании серьёзно расправиться с группой Молотова — Маленкова, вновь почувствовал прилив энергии и стал прежним Хрущёвым-оптимистом. И он не ошибся. Пленум единодушно его поддержал.

Состоявшийся июньский пленум ЦК резко обвинил группу Маленкова — Молотова в антипартийных действиях.

Я не буду излагать постановление Пленума ЦК, оно общеизвестно. Но, надо сказать, что если на Президиуме ЦК шла речь только вокруг деятельности Хрущёва, с тем чтобы снять его с поста первого секретаря ЦК, то на Пленуме вопросы были значительно расширены и группе Маленкова — Молотова были предъявлены тяжёлые обвинения по ряду принципиальных вопросов, в том числе было предъявлено документальное обвинение Молотову, Кагановичу, Ворошилову в истреблении, вместе со Сталиным, многих и многих честных партийных, военных и советских деятелей.

Как же вела себя группа противников Хрущёва? С первых же часов заседания Пленума ЦК в антипартийной группе начались разброд и шатания.

Первухин, Сабуров и Шепилов начали каяться в своих заблуждениях и просили учесть их раскаяние. Булганин растерялся, петляя как трусливый заяц, плёл всякие невразумительные оправдания. Выглядел он крайне неавторитетно. Молотов и Маленков с начала и до конца держали себя твёрдо и отстаивали свои убеждения. Каганович, как всегда, был очень многословен, но его многословие плохо воспринималось членами ЦК КПСС. Ворошилов вначале пытался солидаризироваться с Молотовым, а затем растерялся, стал оправдываться тем, что он не понял истинных целей и намерений группы Маленкова — Молотова. В этом сказался весь Ворошилов, каким он был при Сталине.

После Пленума ЦК был избран новый состав Президиума ЦК КПСС. Я был избран членом Президиума ЦК. Работа постепенно вошла в нормальную колею».

Жуков был простодушно уверен в том, что одержал очередную победу, которая гарантирует ему устойчивое будущее и поможет в работе военного ведомства.

В «бархатный» сезон «победители» из Москвы поехали в Крым. Вся компания часто собиралась на даче у Хрущёва. По воспоминаниям Жукова, «приятно и полезно проводили время, часто обсуждали общеполитические вопросы и практические дела нашей Родины».

Офицер охраны Николай Пучков вспоминал: «На следующий день купались кучей. Хрущёв со своей Ниной Петровной в том числе. Жуков по обыкновению отмахал в море 200 метров туда и обратно. Никита Сергеевич плавать не умел и барахтался со своим пузом в спасательном поясе у берега, пытаясь плавать по-собачьи. Отдыхая на лежаках, компания вела разговоры о разном. Жена Хрущёва распространялась о воспитании детей. Сетовала, что они выросли избалованными. Неожиданно Н. С. Хрущёв обмолвился о том, что Жукову предстоит до окончания его отпуска срочный визит в Югославию и в Албанию. “Поплывёшь на крейсере из Севастополя, а потом мы дадим тебе время отдохнуть”, — примерно так закончил свою речь глава партии и правительства».

Жуков подвоха не почувствовал. Он пребывал в благодушном настроении. Только что из Москвы позвонила старшая, Эра, радостным голосом сообщила, что родила дочь. Это была её вторая дочь. Он ответил: «Ничего, и девочка тоже хорошо». Знал, что дочь ждала сына. 1957 год стал для него урожайным. Весной Элла родила сына. А в июне Галина родила ему дочь Марию.

Брак с Александрой Диевной постепенно превратился в декорацию. Александра Диевна, видя серьёзные намерения мужа уйти к другой, написала письмо в ЦК. Хрущёв «серьёзно», по-партийному разговаривал с маршалом, корил, воспитывал. Жуков отвечал, что с кем жить и кого любить — это его личное дело, которое к обороноспособности страны и его партийности никакого отношения не имеет. Но Хрущёв настоял на своём и принудил Жукова официально зарегистрировать брак с Александрой Диевной. Документы о первой регистрации, как объясняют дочери Эра Георгиевна и Элла Георгиевна, потерялись. Но возможно, что их и не было вовсе.

Маршал готовился к поездке в Югославию и Албанию.

«Время моего пребывания в Крыму подходило к концу, — вспоминал Жуков, — и тут произошли для меня неприятные обстоятельства. Прогуливаясь как-то с Хрущёвым и Брежневым по территории дачи Хрущёва, между нами состоялся такой разговор:

БРЕЖНЕВ: “Никита Сергеевич, мне звонил из Будапешта Кадар и просил оставить в Венгрии во главе советских войск генерала Казакова, которого товарищ Жуков намерен перевести на Дальний Восток. К Казакову венгерские товарищи привыкли, и я считаю, что надо считаться с мнением Кадара. Для Дальнего Востока маршал Жуков найдёт другого командующего”.

Я сказал: “В интересах обороны страны генерала Казакова надо направить на должность командующего Дальневосточным округом, а для Венгрии мы найдём другого хорошего командующего”.

БРЕЖНЕВ (нервно): “Надо же считаться с мнением товарища Кадара”.

Я ответил: “Надо считаться и с моим мнением. И вы не горячитесь, я такой же член Президиума ЦК, как и вы, товарищ Брежнев”. Хрущёв молчал, но я понял, что он недоволен моим резким ответом. Через пару минут Брежнев, взяв под руку Хрущёва, отошёл с ним в сторону и стал что-то ему горячо доказывать. Я догадался, что между ними идёт речь обо мне. После разговора с Хрущёвым Брежнев ушёл к себе на дачу, даже не простившись со мной.

Вслед за этой первой размолвкой состоялась вторая, более значительная.

Через пару дней всех нас пригласил к себе на дачу т. Кириленко по случаю дня рождения его жены.

Во время ужина состоялись выступления, тосты и опять выступления. Во всех выступлениях преобладало всемерное восхваление Хрущёва. Все восхваления он принимал как должное и, будучи в ударе, прерывал выступавших и произносил внеочередные речи.

Мне это не понравилось, и я, по простоте своей, сказал: “Никита Сергеевич, следующее слово в порядке заявки имеет Аверкий Борисович Аристов”. Хрущёв обиженно: “Ну, что ж, я могу совсем ничего не говорить, если вам нежелательно меня слушать”.

После чего у Хрущёва испортилось настроение, и он молчал. Я пытался отшутиться, но из этого ничего не получилось. Этим тут же воспользовались подхалимы и шептуны, и мы с Хрущёвым расстались в этот вечер весьма холодно.

Откровенно говоря, я потом ругал себя за свой язык, зная, что Хрущёв, будучи злопамятным, такие выпады против его персоны никому не прощает».