Штрафбат. Наказание, искупление (Военно-историческая быль) - Александр Пыльцын

Дальний Восток, как уже знает читатель, — моя родина, и я без раздумий согласился. Начальником училища там был только что произведенный в генерал-майоры, Герой Советского Союза Яксаргин Василий Владимирович (на фото он впереди меня). Небольшого роста, как говорят, «узкой кости», с лицом вечно в пятнах зеленки и кругляшках лейкопластыря. Такое впечатление было, что уж очень он любил не столько болеть, сколько лечиться. Почти каждый его рабочий день начинался с училищной санчасти. Дотошным был до абсурда. Рапорт дежурного по училищу, да и любое обращение к нему офицера, не принимал, пока не сделает десяток замечаний. А поводы для этого всегда находились. То не так ногу приставил, то не на тот угол носки развернул, не на той высоте руку к головному убору приложил, и грудь не так выпятил, и т. д., и т. п.

Вскоре после моего приезда он ушел в отпуск, дав мне перед этим тьму указаний по поводу укрепления престижа училища и поддержания высоких показателей дисциплины и успеваемости. В первые же дни моего исполнения обязанностей начальника училища, случилось ЧП: один курсант в нетрезвом виде учинил драку в городе, серьезно избив пряжкой солдатского ремня гражданского юношу.

Чтобы пресечь подобные случаи (имевшие место, оказывается, и ранее), я решил этого злостного хулигана, который вскоре мог стать советским офицером, предать суду военного трибунала, и он был осужден на два года дисциплинарного батальона, о чем я доложил по инстанциям. Когда генерал Яксаргин возвратился в Уссурийск из отпуска, то устроил мне разнос за то, что я, видите ли, опозорил перед командованием Округа и ЦАВТУ Министерства обороны наше училище. А в нем за долгие годы до моего прихода не было ни одной судимости. Я понял, что самое страшное во всем этом то, что я «вынес сор из избы», хотя эти мои решительные действия отрезвили склонных к аналогичным поступкам. Однако Яксаргин доложил начальству о моих якобы непродуманных действиях и поставил вопрос о невозможности использования меня на самостоятельной должности начальника училища. Понятно было, что в округе прислушались к мнению генерала-Героя.

Вскоре на заседании парткома при политотделе училища вдруг встал вопрос о рассмотрении моего персонального дела, связанного якобы с тем, что при вступлении в члены партии я скрыл факт репрессирования моего отца. На заседании парткома почему-то присутствовал и представитель Особого отдела, курировавший наше училище, но никаким боком к составу парткома не относящийся. Вот, подумал я тогда, сколько лет спустя достали меня те «алкинские», из-под Уфы, вербовщики, пытавшиеся сделать меня своим информатором-осведомителем. Отомстили? А может, опять за отца? Но сколько же можно тиранить этими подозрениями, возводить в степень не существовавшее преступление и применять незаслуженное наказание. Но здесь была явная цель — помешать полковнику Пыльцыну стать генералом. И какая-то информация шла по тайным каналам вслед за моими перемещениями по службе, а может, и бежала впереди.

Герой Советского Союза, генерал-майор Яксаргин В. В. (справа), полковник Пыльцын А. В. (слева)

Пришлось мне уверять членов парткома, что именно в 1943 году, когда я вступал еще кандидатом в члены ВКП(Б), я даже в заявлении написал о моем отце. Тогда, помню, секретарь парткомиссии, или кто-то другой из влиятельных политработников, сказал мне, что коль скоро я еще из училища написал отцу в ответ на его уход из семьи и отказ от детей, что не считаю его в таком случае более отцом, а репрессирован он был уже после ухода из семьи, то мне не следует впредь упоминать о репрессии в отношении него. А на фронте при приеме в члены партии на эту подробность просто махнули рукой. В ответ на это мое объяснение здесь, на парткоме, особист, не будучи даже членом нашей парторганизации, безапелляционно заявил, что у них (особистов) имеются документальные данные о моей нечестности перед партией. Видимо, как раз Яксаргину нужны были дополнительные доводы к доказательству моей непригодности к замещению должности начальника училища, и заседание парткома явно срежиссировано для этой цели. И выговор, правда без занесения в учетную карточку, объявленный тогда мне, видимо, был необходимым дополнением к мнению генерала Яксаргина, ни слова не проронившего на том злополучном заседании парткома. Даже предположение члена Военного совета 38-й армии генерала Средина не смогло перебороть влияния особистов на службу офицера.

Полковник Павлов В. Г.

Менее чем через год генерал Яксаргин был переведен на должность начальника военной кафедры Кубанского сельхозинститута, а на вакантное место начальника училища прибыл полковник Павлов Вячеслав Григорьевич, тоже фронтовик, занимавший в прошлом, как и я, должность заместителя командира воздушно-десантной дивизии. Правда, опыта руководства автомобильной службой в масштабе воздушно-десантного корпуса и общевойсковой армии, он не имел. Зато с отцом у него, наверное, все было в порядке, да и с особистами был в ладу.

Так и не состоялось мое «производство в генералы». Но этот негативный момент скоро «закрылся» приятным событием: в Уссурийск членом Военного совета 5-й армии, штаб которой дислоцировался в этом городе, прибыл мой давний сослуживец по 38-й армии Иван Петрович Репин. У нас сохранились прежние товарищеские отношения, и мы оба были рады встрече. Нашлись, конечно, и общие гарнизонные дела, в которых он был мне и другом, и наставником. Вскоре ему было присвоено генеральское звание, и военная служба перенесла его в Москву, заместителем начальника Политуправления сухопутных войск, потом членом Военного совета Ленинградского военного округа, а затем и в столичный округ. В последние годы, когда генерал-полковник в отставке Репин жил в Москве, мы не теряли связи до тех пор, пока его больное сердце не выдержало откровенного издевательства властных чиновников над Знаменем Победы, когда почти год мусолилось «предложение» одного генерала снять со знамени Победы главный символ Советского Союза — серп и молот, а оставить на нем только пятиконечную звезду, да еще белого цвета, как у американцев. Иван Петрович, как и все настоящие фронтовики, возмущался безмолвием властей. Ведь если серп и молот поставить вне закона, значит, окажутся в запрете и все военные награды фронтовиков. За две недели до Дня Победы 2007 года Президент Путин, то ли ради собственного рейтинга, то ли наконец услышал он возмущение еще оставшихся в живых фронтовиков, или действительно дошла до его сознания кощунственность такого «предложения», но своим решением «закрыл» этот вопрос и прекратил недостойную возню наших СМИ по этому поводу. Но у Ивана Петровича Репина, как и у многих из фронтовиков, тяжело переживавших все это, не выдержало больное сердце, и он не дожил до этого президентского слова. Светлая память об этом патриоте всегда будет жить в сердцах тех, кто его знал.

Оставили добрый след в моей памяти за время службы в Уссурийске и другие военачальники, командующие Дальневосточным военным округом: Лосик Олег Александрович и Петров Василий Иванович.