Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант - Сергей Абрамов

– А если он все же сообщит в полицию?

– О чем? О том, что заявление сделано под угрозой расправы? Тогда придется признаться и в письме к Стилу и в похищении девушки с целью шантажа сенатора – есть свидетели. А это – политическая смерть Мердока. Нет, заявление он опровергать не станет. Оно даже создает ему ореол политической честности и принципиальности. Входной билет в сенат на будущих выборах. Полицию он вызовет только для того, чтобы опознать раненых. Скажет, что во время его отсутствия на дом было произведено нападение. Сотрудники Бойля, конечно, узнают в задержанных патентованных уголовников и церемониться с ними не будут. А Мердок начнет снова тасовать карты. Не вышло с реставраторами – выйдет с церковниками. Я, кстати, это и посоветовал. Денег ему не занимать. У него их немногим меньше, чем у вас, мистер Уэнделл, и, во всяком случае, больше, чем у Стила.

Уэнделл более чем доволен – почти счастлив.

– Какой вы молодец, Ано!..

Мне не хочется говорить о себе, да и не поймут меня, пожалуй, если рассказать правду. Просто я человек другого века, привыкший к другому ритму. Мой мир имеет опыт разгрома Гитлера и Муссолини, пережил крах диктатуры «черных полковников» в Греции, победу социалистической демократии в Португалии и – надеюсь, недолговечный – взлет фашистской контрреволюции в Чили. Я знаю больше и вижу дальше, чем политики здешнего общества, и лучше их понимаю законы его исторического развития. Но сказать об этом Уэнделлу я не могу.

– Может быть, постелить вам у меня в кабинете? – предлагает Уэнделл.

– Высплюсь у себя в отеле. Только бы добраться до него…

Мы с Мартином вновь на верхней палубе «Гекльберри Финна». Мы едем в Сильвервилль. Плывут мимо сосновые рощи, глинистые обрывы, рыбацкие хижины над ними и лодки, вытащенные на песчаные отмели. В голубой чаше неба за поворотом Реки уже виднеется пыльная дымка.

О ночной встрече с Мердоком ни я, ни Мартин, словно по уговору, не упоминаем. Пожалуй, она нам обоим казалась чем-то неправдоподобным, далеким от действительности – как виденное где-то в кино или на телеэкране. Теперь же Мартин, выплюнув докуренную сигарку за борт, неожиданно спрашивает:

– А если б он отказался?

– Кто?

– Мердок.

Я бы убил его. Не я – так ты. Мы ведь знали, на что шли. Но в кафе «Жюн» я понял: Мердок не будет сопротивляться. Потому-то он и отправил по домам Тони и Крука, а Слима послал сопровождать девушку.

– Свести с нами счеты он может и в Сильвервилле. Тут у него дружков не меньше, чем в Городе.

– Он не знает, где мы сейчас. Даже в клуб обедать не пришел, и пистолет его я оставил в гостинице. Вообще никому, кроме Стила, неизвестно о нашем отъезде.

Почему мы решили ехать в Сильвервилль, да еще в самый день выборов?

Произошло это так. После той бурной ночи мы встали поздно, проспав завтрак. В баре нам соорудили яичницу и подогрели кофе.

– Ты долго собираешься молчать? – вдруг взорвался Мартин.

– У меня странное ощущение, Дон. И возникло оно перед тем, как проснулся.

– И у меня. Словно сон под утро увидел, который начисто забылся… И шепнул кто-то на ухо.

– О том, что мы должны ехать в Сильвервилль?

– Да. Но совсем не из страха перед Мердоком. Хотя мысль о его мести была.

– Нет, ни при чем здесь Мердок. И страх ни при чем. Нас отпускают, Дон. Домой.

– Рад?

– От радости кричат или молчат. Потому и молчу. Думаю. Надо будет найти то место, где мы с тобой «приземлились» у океана, близ песчаных дюн. Помнишь?

– Отлично помню. Ты еще спрашивал меня, что за кустарник. А когда поедем?

– Сегодня после обеда. Нужно выяснить расписание.

– Поезд отходит в три десять, в половине девятого мы будем уже в Вудвилле, а «Гек Финн» отплывает в полночь.

– Откуда ты все это узнал?

– Какой же я был бы репортер, если бы не знал расписания. Мы и билеты можем заказать в отеле.

– Лучше на вокзале. Чтоб никто не заинтересовался нашим отъездом. За номер уплачено, ничего с собой не возьмем.

– Думаешь, в Крыму очутимся?

– Убежден.

– У твоей машины?

– Надеюсь.

– Ты даже запереть ее не догадался.

– Полагаю, не увели. Мы тут почти три месяца, ну а там несколько часов прошло, не больше.

– Что-нибудь захватим на память?

– Зачем? Не поверят – ни у вас в Штатах, ни у нас. Наука, мой милый, не любит чудес. Фотоснимки сочтут инсценировкой, газеты – подделкой, а всю нашу историю – мистификацией. Еще к психам угодишь, если будешь настаивать.

– В Штатах могут поверить.

– Кто? Мистики? Кретины? Не для серьезного разговора эта история.

Мартин явно расстроился и затих. А я задумался. Все-таки чужие мы здесь, хотя мне порой и кажется, что я уже привык и к скрипучим фиакрам, и к бальзаковскому «Омону», и к имбирному пиву в сенатском баре. Но жить в прошлом не хочется: обогнали мы этот мир на столетие.

Чтобы повидать напоследок Донована, я отправился в клуб.

К обеду я опоздал. В ресторане было немноголюдно – депутаты и журналисты мотались по избирательным участкам, пресс-конференциям и митингам в парках. Уэнделл, как мне сказали, уехал на биржу, а Стила я нашел в курительной. Он сидел в кресле, один в пустой комнате, курил сигару и пил содовую воду мелкими глотками: его мучила послеобеденная изжога. Сенатор выглядел бодрее, чем в больнице, и глаза смотрели не отчужденно.

– Хочу обнять вас, Ано, – поднялся он с кресла, – вы сделали для меня больше, чем кто-либо и когда-либо в жизни. Мне стыдно смотреть вам в глаза, но я бы отдал ему все мои голоса, чтобы спасти Минни. Я – трусливый старик, ничтожество. Если бы не вы… – Стил отпустил мои плечи и сел, прикрыв лицо сморщенной рукой. – Как вы победили его, Ано?

– Не победил, а убедил, что так будет лучше.

– Таких нельзя убедить.

– Я разговаривал с ним на его языке.

Стил больше не спрашивал.

– Я все-таки подаю в отставку, – печально сказал он.

– А голоса?

– Отдам Уэнделлу, а часть вам.

– Не понимаю. Я же не кандидат.

– Ну, Доновану. Мне известны ваши политические симпатии.

– Только пусть он не знает, почему вы это делаете.

– Обещаю.

– Спасибо, Джемс. А теперь простимся. Поклон Минни. Я ухожу.

– Совсем?

– Совсем. Не огорчайтесь, Джемс. Это должно было случиться. Я ведь случайно здесь и не по своей воле.