Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант - Сергей Абрамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здесь есть телефон? – спрашиваю я.
– Вон там, за стойкой, – кивает Мердок.
– Через полчаса я позвоню Минни домой, и тогда будет видно, как выполнили вы наше первое требование. Надеюсь, телефон работает?
– Проверьте.
– Проверим. А пока проверим другое.
– Что?
– Ваш здравый смысл.
– Не понимаю.
– Сейчас объясню. Вы проиграли, Мердок.
– А что я проиграл, кроме голосов Стила?
– Вашу ассоциацию, Мердок, в перспективе – партию и все ожидающие вас кресла в сенате.
Мердок долго молчит. Выражения его лица я не вижу, но знаю, что он меня понял и подсчитывает свои возможности.
– А если подробнее? – наконец спрашивает он. Голос его чуть-чуть дрожит.
– Сейчас вы напишете под мою диктовку заявление в избирательную комиссию. Вы «признаетесь», что лично проверили обвинения сенатора Стила и убедились в их справедливости. Как честного политического деятеля вас глубоко возмутило сотрудничество ассоциации реставраторов с шайкой грабителей и убийц. Ассоциация скомпрометирована, и вы ее распускаете, одновременно требуя изъятия из всех избирательных списков ее кандидатов, в том числе и своей кандидатуры. А избирательные бюллетени с именами кандидатов вашей, теперь уже бывшей ассоциации предлагаете считать недействительными.
– Что же вы оставляете мне? – произносит Мердок.
– Не так уж мало. Во-первых, достоинство и незапачканную репутацию, во-вторых, возможность играть дальше, причем не только проигрывать. У вас еще остаются все игорные дома и ночные клубы, организация букмекеров на городском ипподроме и контрольный пакет акций страховой компании «Эврика». А самое главное, у вас в руках газета, которая может поддерживать и другие движения, если не «джентльменов» – они, пожалуй, слишком аристократичны для вас, – то, скажем, церковников-католиков или евангелистов. Ведь и с их помощью можно добиться сенатского кресла.
Мердок молча встает и проходит за стойку бара. Мартин с пистолетом следует за ним.
– Я не оружие ищу, а перо и бумагу, – огрызается Мердок.
Отыскав их под прилавком, он, стоя, записывает: «В сенатскую избирательную комиссию…»
– Диктуйте, – обращается он ко мне.
Со своего места я диктую ему примерно то, что уже высказал.
– А теперь позвоните в редакцию «Брэд энд баттер» и продиктуйте написанное, – продолжаю я. – Там знают ваш голос и не заподозрят мистификацию. Лучше всего, если вы доберетесь до редактора. Утром это заявление должно быть в газете. И на первой полосе. А затем отдадите бумагу мне. Об избирательной комиссии и о «Сити ньюз» я сам позабочусь.
Мердок довольно быстро находит по телефону ночного редактора «Стенографистки не надо. Записывайте сами». Торопливо, но отчетливо диктует. Слышатся перебивающие текст реплики: «Что? Я же сказал. Пишите слово в слово. Да, так. Не вы мне, а я вам плачу за работу. Понятно? Пишите дальше…» Потом опять текст, и снова раздраженная реплика: «Если хотите сохранить редакторское место, все это должно быть в завтрашнем номере. Заеду лично. Да, подпишу номер».
И с элегантностью банкомета, подвигающего партнеру его выигрыш, Мердок протягивает мне листок со своим заявлением. Я аккуратно складываю документ вчетверо и опускаю в карман.
– Еще две минуты, Мердок, и мы с вами расстанемся, – говорю я, – только позвоню Минни.
Она уже дома и радостно сообщает, что созвонилась с больницей, дядя все знает и уговорил врачей отправить его домой.
– Запритесь, Минни, и никого не впускайте до приезда дяди, я попрошу Мартина подежурить у вас.
– Зачем? – вмешивается Мердок. – Наемных убийц посылать не стану. Проиграл – плачу.
– Крупно играете и классно проигрываете, – замечает до сих пор молчавший Мартин. – А ваши «пистолетники» не играют, а постреливают.
– Выстрелов больше не будет, – смеется Мердок. – Вы, может быть, все-таки вернете мой пистолет, Ано?
– Я верну его вам завтра в сенатском клубе. У вас ведь есть гостевая карточка?
Мердок не успевает ответить. Свеча гаснет, заливая оплывшим воском медный подсвечник. Мы оказываемся в темноте. Самая подходящая обстановка для житейских раздумий. Я почти уверен, что он сказал правду: выстрелов больше не будет. Мердок размышляет уже не над тем, что проиграл, а над тем, что выиграл. А выиграл он возможность играть дальше. Ведь мертвецы не играют. Через час-два он заедет в типографию и подпишет к печати очередной номер газеты. Мой же экземпляр заявления Мердока, прежде чем попасть в «Сити ньюз» и сенатскую избирательную комиссию, должен побывать у Уэнделла. Придется будить магната, не дожидаясь утра. Надо спешить.
Несмотря на все протесты дворецкого, мне удается поднять Уэнделла. Он выходит в халате, протирая заспанные глаза.
– Что-нибудь сверхсрочное, Ано, иначе бы вы не явились в такое время?
Я вручаю ему сложенный вчетверо лист бумаги и плюхаюсь на кушетку. Ноги меня не держат – так хочется спать. Мне даже кажется, что я уже сплю и лишь сквозь сон вижу, как судорожно глотает слюну Уэнделл и как круглеют его глаза, пробегающие по строчкам заявления Мердока.
– Это не подделка? – спрашивает он, спотыкаясь на гласных.
– Вы странный человек, Уэнделл. Столько месяцев меня знаете, а говорите такие вещи. Заявление подлинное и должно появиться сегодня в «Брэд энд баттер». Одновременно надо опубликовать его и нам. Свяжитесь срочно с редакцией «Сити ньюз» и продиктуйте текст стенографистке. Номер, наверно, уже печатается, но вы сумеете втиснуть Мердока в оставшуюся часть тиража. Не стойте с открытым ртом, Уэнделл, не теряйте времени.
Уэнделл покорно, словно младший клерк, бежит к телефону, а я мгновенно засыпаю в сидячем положении и просыпаюсь, когда он появляется снова.
– Как вы добились этого, Ано? – с умилением восклицает он и всплескивает руками. – Боже мой, вы больны?
– Нет, просто чертовски устал.
– Выпейте коньяку.
– Давайте.
Глоток коньяка приводит меня в чувство. Но разве можно в нескольких словах передать события этой ночи? Начинаю с похищения Минни и письма, отправившего Стила в больницу. Уэнделл вдруг перебивает:
– И он решил отдать Мердоку голоса?
– Да. Но вмешались мы с Мартином.
Что произошло дальше, я рассказываю коротко, как могу.
– И вы стреляли? – ужасается Уэнделл.
– Не раздумывая. Мы имели дело с профессиональными «пистолетниками».
– Но они могли вас убить!
– Не сумели. Сумели мы. Вывели их из строя.
– Всех?
– Кроме Мердока. Он умен и соображает быстро: девушку освободил, партию свою распустил и сам продиктовал это заявление в свою газету. Сразу понял, что проиграл.