Лето Гелликонии - Брайан У. Олдисс

Фагоры приручали диких животных и одомашнивали их. Асокины жили с ними с давних времен, играя роль охотничьих собак, когда анципиталы выбирались за дичью. От других толку было меньше; других с их вороватыми повадками терпели только ради их забавных шутовских ужимок.

Когда Беталикс закатывался за горизонт - когда свет уходил и на смену ему в мир являлся холод, - анципиталы равнодушно погружались в сон. Они спали вповалку, как скот, ложась на землю там, где заставали их сумерки. В продолжение долгих ночных часов никакие видения и грезы не посещали их удлиненные тяжелые черепа.

Лишь только в ночи полной луны Т'Сехн-Хрр вместо того, чтобы провалиться в сон, фагоры охотились или безудержно спаривались. Время полнолуния было великим временем. В ночь полной луны двурогий убивал любого, кто встречался ему на пути, будь то зверь, или птица, или даже другой анципитал. Убивал без всякой причины; убийство совершалось потому, что так было заведено природой.

Днем те племена, что жили ближе к югу, охотились на фламбергов. Бескрайние равнины южных приполярных районов Геспагората наводняли многомиллионные стада фламбергов. Среди огромных туч насекомых, сопровождающих стада, были и желтые мухи. Фагоры убивали фламбергов, кололи их поодиночке и целыми десятками, убивали выборочно вожаков стада, убивали беременных самок и молодняк, изо всех сил стараясь сплошь покрыть равнины тушами мертвых копытных.

Ничто не могло заставить упрямых, а может быть, просто глупых фламбергов свернуть с их неизменного пути миграции на север через просторы полуострова Пеговин. С таким же неизменным упрямством фагоры продолжали убивать фламбергов. Шли годы, слагая века, но бесконечные стада без устали рвались навстречу безжалостным копьям. Среди племен фагоров не было других сказаний, кроме рассказов о бесконечной бойне фламбергов.

Потомство зачинали в лунные ночи: через год, тоже в ночи полной луны, появлялись на свет новорожденные фагоры. Полного возмужания рунты достигали нескоро. В те далекие века время тянулось медленно, словно шагало в такт мерному, спокойному стуку невозмутимых сердец, тогда как ленивое течение жизни подстраивалось под незаметный рост деревьев. Когда широкий диск белой луны наконец скрывался за горизонтом, утопая в стелющемся по земле тумане, все шло своим чередом до тех пор, пока луна снова не появлялась в небе, восходя из того же тумана. Существуя в полном одиночестве своего безыскусного мира, фагоры жили в раз и навсегда установленном темпе; мысли об уходящем времени никогда не проникали в серый сумрак обители их предков.

Домашние животные фагоров гибли довольно часто. Когда умирал другой, его тело небрежно выбрасывали за околицу поселка или к ближайшим деревьям у выхода из пещеры на растерзание промышляющим падалью животным или стервятникам. Великие черные фагоры не знали смерти: смерть значила для них не больше, чем само время. С возрастом движения анципиталов замедлялись - и только. По сути, оставаясь жить в границах условно существующей семьи или племени, они все больше и больше отдалялись от сородичей. Год от года ловкость и проворство оставляли их. Язык тоже постепенно забывался. Наконец движения прекращались вовсе.

Как только это происходило, племя оказывало своим старейшинам последнюю милость, одинаковую для всех и традиционную. Ибо в племенах фагоров заботились только о недавно появившихся на свет и о глубоких стариках, чей возраст близился к веку или перевалил за него. Сверхдолгожителей хранили особо, в безопасном месте, всячески почитая, и выносили в дни великих празднеств на общее обозрение и поклонение и берегли пуще глаза, если вдруг паче чаяния намечалось вооруженное столкновение с соседним племенем.

Олицетворяя размеренный ток времени, фагоры-патриархи незаметно для себя и других, не особенно меняясь внешне, пересекали сумеречную черту, отделяющую привычную всем активную жизнь от иной формы существования. Само время, сгущаясь, пропитывало их тела. Древние фагоры сжимались и иссыхали, превращаясь за несколько десятков лет в небольшие кератиновые сгустки, лишь отдаленно напоминающие очертаниями те тела, которыми они были ранее. Но и тогда искорки разума не покидали их. Они копили мудрость, и к ним нередко обращались за советом живые. Так неподвижные старейшины еще очень долго участвовали в жизни племени. Но в конце концов распадался и кератин, и лишь после этого считалось, что анципитал наконец завершил свое существование; при соответствующем уходе и заботе многие старцы влачили свои дни еще в течение многих веков.

Подобная сумеречная полупотустороняя жизнь могла тянуться очень долго. Зимы приходили на смену лету, мало отличаясь друг от друга и мало меняя облик напоминающего булаву протянувшегося через экватор полуострова. Где-то далеко моря зимой иногда замерзали; на полуострове же, высоко в горах и у их подножия в охваченных изморозью долинах, летаргический рай длился многие луны - многие луны и многие века.

Нельзя сказать, что фагоры были неподвластны переменам, просто затрагивающие их изменения происходили крайне медленно. Неизвестная звезда - неожиданно появившаяся в небе сверкающей точкой и относительно быстро начавшая расти, внесла коренные перемены в расчисленный на века уклад существования фагоров.

Появление первого фагора с белой шестью сородичи восприняли с полнейшим равнодушием. Вслед за первым появились и другие альбиносы, и многим из них удалось достигнуть зрелости. От белых сталлунов и гиллот произошло на свет белое же потомство. И только тогда уродов стали выгонять из племени. Изгои поселились на берегах моря Ковасса, где вели сытую и спокойную жизнь, вволю наедаясь игуанами. Они тоже приручали других и носили своих домашних зверьков с собой на спинах. В обязанности других входило поддерживать огонь в переносных очагах хозяев, время от времени подбрасывая туда пучки сухих морских водорослей.

В блеске новой звезды фагоры с другими на спинах бесцельно брели вдоль берега моря на восток, окутанные дымом каменных очагов и на первый взгляд совершенно безутешные. Но годы сменяли друг друга, и число белых фагоров росло, а их исход на восток превращался в общее неуклонное стремление. Свой путь они отмечали каменными столбами, возможно, в надежде на то, что в один прекрасный день по этим отметинам будет легче найти дорогу назад. Однако ушедшим на восток так и не суждено было вернуться.

Странная звезда в небе продолжала неуклонно расти, и так до тех пор, пока по ночам все другие звезды не стали тонуть в ее блеске, а все предметы отбрасывать тень, как раньше бывало лишь в полнолуния, в ночи господства Т'Сехн-Хрр. И тогда, посовещавшись с предками, анципиталы дали новой звезде имя «Фреир», что означало «страх».

От поколения к поколению страх-звезда продолжала расти, хотя и почти незаметно для глаз. И поколение за поколением белые фагоры-мутанты расселялись вдоль побережья до самого Геспагората. Продвижение белых фагоров на запад от полуострова Пеговин остановили непроходимыми топями края, позже получившего название Димариам. На востоке мутанты с медлительной уверенностью осваивали альпийские луга Зроссы и, пройдя через них около двух тысяч миль, вышли наконец к тонкому мостику-перешейку Кадмир. Всю эту историю бесстрастно сохранила родовая память фагоров, что являлось отличительной чертой их типа.