Земля обетованная - Барак Обама

избиратели были особенно восприимчивы к призывам к действию. Тем не менее, ключевые демократические группы интересов — особенно крупные промышленные профсоюзы — сопротивлялись любым экологическим мерам, которые могли бы угрожать рабочим местам для их членов; и в опросах, которые мы проводили в начале моей кампании, средний избиратель-демократ ставил изменение климата в самый низ списка своих проблем.

Избиратели-республиканцы были настроены еще более скептически. Было время, когда роль федерального правительства в защите окружающей среды пользовалась поддержкой обеих партий. Ричард Никсон совместно с демократическим Конгрессом создал Агентство по охране окружающей среды (EPA) в 1970 году. Джордж Буш-старший выступал за усиление Закона о чистом воздухе в 1990 году. Но те времена прошли. Поскольку электоральная база партии GOP сместилась на Юг и Запад, где усилия по охране природы давно вызывали недовольство нефтебурильщиков, горнодобытчиков, застройщиков и владельцев ранчо, партия превратила защиту окружающей среды в еще один фронт в межпартийной культурной войне. Консервативные СМИ изображали изменение климата как мистификацию, убивающую рабочие места, затеянную экстремистами-древоточцами. Большая нефть влила миллионы долларов в сеть аналитических центров и фирм по связям с общественностью, стремящихся скрыть факты об изменении климата.

В отличие от своего отца, Джордж Буш-младший и члены его администрации активно преуменьшали доказательства потепления планеты и отказывались участвовать в международных усилиях по ограничению выбросов парниковых газов несмотря на то, что в течение первой половины его президентского срока Соединенные Штаты занимали первое место в мире по выбросам углекислого газа. Что касается республиканцев в Конгрессе, то простое признание реальности антропогенного изменения климата вызывает подозрение со стороны активистов партии; предложение изменить политику для решения этой проблемы может привести к тому, что вы получите соперника на праймериз.

"Мы как демократы, выступающие за жизнь", — с горечью сказал мне однажды бывший коллега-республиканец из Сената, номинально выступающий за охрану окружающей среды. "Мы скоро вымрем".

Столкнувшись с этими реалиями, я и моя команда сделали все возможное, чтобы привлечь внимание к проблеме изменения климата во время предвыборной кампании, не потеряв при этом слишком много голосов. Я рано высказался в пользу амбициозной системы "cap-and-trade" для сокращения выбросов парниковых газов, но избегал вдаваться в детали, которые могли бы дать будущим оппонентам сочную мишень для нападок. В своих выступлениях я минимизировал конфликт между действиями по борьбе с изменением климата и экономическим ростом и сделал акцент на неэкологических преимуществах повышения энергоэффективности, включая потенциал снижения нашей зависимости от иностранной нефти. И, кивая в сторону политического центра, я пообещал энергетическую политику "все вышеперечисленное", которая позволит продолжать развитие отечественной добычи нефти и газа по мере перехода Америки на чистую энергию, а также финансирование этанола, чистых угольных технологий и ядерной энергетики — позиции, непопулярные среди защитников окружающей среды, но имеющие большое значение для электората разных штатов.

Мои радостные речи о безболезненном переходе к безуглеродному будущему вызвали недовольство некоторых активистов борьбы с изменением климата. Они надеялись услышать от меня призыв к большим жертвам и более жесткому выбору — включая мораторий или полный запрет на бурение нефтяных и газовых скважин — для противостояния экзистенциальной угрозе. В абсолютно рациональном мире это, возможно, имело бы смысл. В реальном и крайне иррациональном мире американской политики я и мои сотрудники были уверены, что рисовать сценарии конца света — плохая избирательная стратегия.

"Мы не будем делать ничего для защиты окружающей среды, — рявкнул Плауффе, когда его спросила группа защитников, — если мы потеряем Огайо и Пенсильванию!".

После выборов, когда экономика пошла на спад, политика вокруг изменения климата ухудшилась ("Всем наплевать на солнечные батареи, когда их дом находится в конфискации", — прямо сказал Экс), и в прессе появились предположения, что мы можем спокойно отложить этот вопрос на второй план. Я полагаю, что эта мысль никогда не приходила мне в голову — это показатель как моей самоуверенности в то время, так и важности вопроса. Вместо этого я сказал Раму, чтобы он поставил изменение климата в один ряд по приоритетности со здравоохранением и начал собирать команду, способную продвигать нашу повестку дня.

Мы начали с хорошего старта, когда убедили Кэрол Браунер, возглавлявшую EPA в администрации Клинтона, занять недавно созданную должность "климатического царя" в Белом доме и координировать наши усилия в ключевых агентствах. Высокая и ивовая, с приятным сочетанием нервной энергии и энтузиазма, Кэрол обладала глубоким знанием вопроса, контактами на Капитолийском холме и авторитетом среди всех основных экологических групп. На должность руководителя EPA я назначил Лизу Джексон, афроамериканского инженера-химика, которая пятнадцать лет проработала в агентстве, а затем стала комиссаром по охране окружающей среды штата Нью-Джерси. Она была ловким политическим оператором, с обаянием и легким юмором родного Нового Орлеана. Для полного понимания научных границ, связанных с преобразованием энергетического сектора Америки, мы полагались на моего министра энергетики Стивена Чу — лауреата Нобелевской премии, физика из Стэнфорда и предыдущего директора известной калифорнийской Национальной лаборатории имени Лоуренса Беркли. Стив выглядел как ученый, в очках в проволочной оправе и с серьезным, но слегка рассеянным видом, и не раз сотрудникам приходилось искать его на территории Белого дома, потому что он сбивался с графика и уходил как раз в тот момент, когда мы собирались начать встречу. Но он был так же умен, как и указано в его резюме, с даром объяснять высокотехнические вопросы в терминах, которые люди с меньшим мозгом, такие как я, могли понять.

Опираясь на Кэрол, наш "мозговой трест" по вопросам изменения климата предложил комплексную политическую программу, включающую, среди прочих мер, установление жесткого лимита на выбросы углекислого газа, который — в случае успеха — может сократить выбросы парниковых газов в США на 80 процентов к 2050 году. Этого будет недостаточно, чтобы удержать температуру на планете от повышения более чем на два градуса Цельсия, но это, по крайней мере, позволит начать работу и обеспечит основу для более агрессивных сокращений в будущем. Не менее важно и то, что установление амбициозной, но реалистичной цели даст Америке возможность подтолкнуть других крупных мировых эмитентов — особенно Китай — последовать нашему примеру. Цель заключалась в том, чтобы провести переговоры и подписать крупное международное соглашение по климату до конца моего президентства. Мы начали с Закона о восстановлении экономики, понимая, что у нас есть возможность использовать доллары стимулирования для преобразования энергетического сектора, делая инвестиции в исследования и разработки в области чистой энергии, которые приведут к резкому снижению стоимости энергии ветра и солнца. Наш расчет был прост: Чтобы достичь целей по сокращению выбросов парниковых газов,