Ленин - Роберт Пейн

Дальше Троцкий рассказывает, что будто бы Сталин отказался привезти яд в Горки, но предварительно вынес этот вопрос на рассмотрение Политбюро. Кто знает, может, он подумал, что Ленин и не собирается принимать яд, а таким образом хочет проверить, насколько Сталин лоялен по отношению к нему. Хотя, возможно, тут было множество мотивов, так считает Троцкий. Например, такой: Ленин и в самом деле хотел отравиться; и он принимает зелье из рук своего смертельного врага, потому что не мог обойтись без издевки. Да, с такой просьбой, пожалуй, можно было обратиться лишь к железному, несгибаемому революционеру. «Бесспорно, — пишет Троцкий, — Ленин считал Сталина несгибаемым революционером». Заканчивая свой рассказ, Троцкий вспоминает, что сказала Крупская по поводу Сталина в 1926 году. Она назвала его человеком без стыда и совести, если он осмеливается утверждать, что такие слова говорил о нем Ленин.

Эта запись в дневнике Троцкого была никому не известна до тех пор, пока дневник не оказался в Гарвардском университете. Полностью он был напечатан в 1958 году, почти через двадцать лет после смерти Троцкого. Надо сказать, это был не единственный случай, когда Троцкий писал, что Ленин пал от руки Сталина; за десять дней до смерти Троцкого в Мексике в журнале «Либерти» была помещена его статья, где он как-то расплывчато намекал на то, что Ленин был отравлен. При этом он не приводил никаких доказательств и не вдавался в подробности.

Вообще вся эта история в устах Троцкого звучит на редкость неубедительно, даже если принять во внимание дневниковый, почти случайный характер записи. Троцкий как будто не слишком вдумывался в то, что набросал в дневнике. Напрашивается мысль, что Крупская или Фотиева могли поделиться с ним своими страхами: мол, они боятся, что Сталин вот-вот отравит Ленина. И на этом скудном основании Троцкий нафантазировал страшную историю о том, как Ленин умоляет своего заклятого врага помочь ему уйти из жизни с помощью яда. Допустим, что все было именно так и Троцкий ошибся. А с другой стороны, если Сталин не отравил Ленина в 1923 году, что помешало бы ему сделать это спустя одиннадцать месяцев?

Через почти тридцать лет после смерти Ленина, в 1955 году, появилась книга, в которой впервые подробно излагалась версия смерти Ленина в результате отравления ядом. Речь идет об автобиографической книге Елизаветы Лермоло «Лицо жертвы». Она проливает свет на обстоятельства, позволяющие считать, что доля истины тут есть. Автор рассказывает о том, как в 1934 году, вскоре после убийства Кирова, она была арестована и отправлена в тюрьму. Поводом для ареста послужило то, что она была знакома с Леонидом Николаевым, убийцей Кирова. И хотя это было случайное, короткое знакомство, ее тут же «взяли» как соучастницу преступления. Последующие восемь лет она провела в заключении, сменяя один «изолятор» на другой. «Изоляторами» назывались тюрьмы, в которые упрятывали важных политических заключенных, чтобы наглухо отсечь их от внешнего мира.

Иногда политических заключенных, содержавшихся в «изоляторах», выводили из камер на гимнастику, объединяя в небольшие группы, и тогда они получали возможность встретить хоть кого-нибудь из знакомых и поговорить. И однажды таким образом Елизавета Лермоло встретила Гавриила Волкова, старого большевика, участника революции 1917 года. Волков рассказал ей, что до 1923 года он работал в Кремле, выполняя обязанности директора столовой для высокопоставленных членов партии, а затем был направлен в Горки, где служил личным поваром Ленина. Крупская хорошо его знала и считала, что он человек абсолютно надежный. Около года он лично готовил все блюда для Ленина.

Со слов Волкова Елизавете Лермоло стало известно следующее. В течение всей зимы 1923/24 года Крупскую несколько раз вызывали по каким-то срочным делам в Москву, где ей приходилось задерживаться, как правило, на день-два. Когда она вернулась после первой отлучки, оказалось, что без нее состояние здоровья Ленина неожиданно ухудшилось. было назначено особое лечение, и скоро больному стало лучше.

Через десять дней Крупскую снова вызвали в Кремль. На этот раз она отлучилась на более долгий срок. И опять в ее отсутствие здоровье Ленина пошатнулось. Кроме того, он, видимо, пережил сильный испуг. Когда Волков принес ему утром чай, он не мог понять, что с Лениным, почему тот так взволнован. Наконец он понял, чего от него хотел Ленин. Он просил Волкова связаться с Крупской, сообщить ей, что он хуже себя чувствует, и передать, чтобы она оставила все дела и немедленно вернулась в Горки. Ленин запретил ему пользоваться телефоном и просил его передать все это Крупской лично. Но в тот день поднялась сильная метель, и в Москву Волков попасть не смог. Вдобавок пришло распоряжение от Сталина, обязывающее весь обслуживающий персонал и всех врачей, живущих в Горках, не отлучаться со своих постов до тех пор, пока здоровье «нашего горячо любимого товарища Ленина» не пойдет на поправку. Ленину между тем стало хуже. А Крупская вернулась из Москвы лишь через несколько дней.

Волков также поведал Елизавете Лермоло о последнем дне жизни Ленина. Вот что он ей рассказал.

21 января 1924 года… В одиннадцать часов утра, как обычно, Волков понес Ленину второй завтрак. В комнате никого не было. Как только Волков появился на пороге, Ленин сделал попытку приподняться на постели и встать на ноги. Протягивая Волкову обе руки, он силился что-то сказать, но получалось только невнятное бормотание. Волков подбежал к нему, и Ленин сунул ему в руку записку.

Волков спрятал ее и оглянулся. Он увидел, как в комнату вбежал доктор Елистратов. Очевидно, его привлек шум. Они оба помогли Ленину лечь в постель, и врач сделал больному инъекцию, которая должна была его успокоить. Ленин лежал тихо, полузакрыв глаза.

Записка была написана неровным почерком. Ленин был явно взволнован, когда ее писал. Волков прочел: «Гаврилушка, меня отравили… Сейчас же позови Надю… Скажи Троцкому… Скажи всем, кому сможешь…»

Волков говорил, что все те годы его мучили два вопроса: видел ли Елистратов, как Ленин передавал ему записку? А если видел, донес ли он об этом Сталину?

«— Эти вопросы лишили меня покоя, отравили все существование, — рассказывал Волков. — Каждую минуту я ощущал, что жизнь моя висит на волоске.

— Какой ужас! — воскликнула я.

— Уже позже я несколько раз сталкивался с доктором Елистратовым, но мы с ним не обмолвились ни словом. Только смотрели друг другу в глаза, и все. Мне показалось, что я прочел в его глазах ту же муку, муку человека, обреченного хранить страшную тайну. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что он такой же заложник нашей общей тайны. Не знаю, что с ним было дальше. Вскоре он исчез и в Горках больше не появлялся».

Елизавета Лермоло описывает свою встречу с Гавриилом Волковым, ничего не приукрашивая. Интонация ее повествования монотонна. Свои мыканья по «изоляторам» она излагает бесстрастно, так, как будто это описание прогулки по знакомым местам. Рассказ ее до того безыскусен, что, читая ее книгу, поневоле веришь каждому ее слову. Тут возникает вопрос: а можем ли мы верить Волкову? Да и кто поверит свидетельству, не подкрепленному никакими доказательствами?

Когда совершается преступление, в процессе его расследования полиция, как правило, допрашивает всех и каждого, хотя бы мало-мальски причастного к преступлению. Потом все показания, собственноручно подписанные свидетелями, сводятся вместе, сопоставляются, изучаются. К слухам отношение соответствующее, их особенно на веру не берут. Главное, на что обращает внимание следствие, это любопытные расхождения, которые иногда возникают в показаниях свидетелей. Это уже зацепка, и она может вывести на след преступника. Среди множества свидетельств, описывающих последние дни жизни Ленина, есть один отчет, который очень резко отличается от всех прочих свидетельств. Настораживает также тот факт, что он был написан сотрудником ЧК, несшим караульную службу в Горках.