Зима мира - Кен Фоллетт

Карла уже дважды проделывала все это, но боялась от этого не меньше.

Она выкатила тележку из подсобки, надеясь, что выглядит вполне невинно – как медсестра, направляющаяся с необходимыми медикаментами к постели больного.

Она вошла в палату. К своему отчаянию, она увидела там доктора Эрнста – тот сидел у кровати и измерял больному пульс.

Обычно в это время все доктора обедали.

Еще не поздно было передумать. Постаравшись изобразить уверенность, которой не чувствовала, она вскинула голову и пошла через палату, толкая перед собой тележку.

Доктор Эрнст поднял на нее взгляд и улыбнулся.

Бертольд Эрнст был мечтой любой медсестры. Талантливый хирург, мягкий и обходительный с больными, он был высок, красив и холост. Он флиртовал с большинством симпатичных медсестер, а со многими из них и переспал, если стоило верить ходившим по госпиталю сплетням.

Она кивнула ему и быстро прошла мимо.

Карла выкатила тележку из палаты и вдруг завернула в сестринскую раздевалку.

Ее пальто висело на крючке. Под ним была ее плетенная на манер корзины сумка для покупок, в которой лежал старый шелковый шарф, кочан капусты и упаковка гигиенических салфеток в пакете из коричневой оберточной бумаги. Карла вынула все содержимое сумки, потом быстро переложила медикаменты с тележки в сумку. Она накрыла их шарфом с синими и золотыми геометрическими фигурами – его покупала мама еще в двадцатые годы. Потом сверху она положила капусту и салфетки, повесила плетенку на крючок, а сверху – свое пальто, чтобы ее спрятать.

«Удалось», – подумала Карла. Она заметила, что дрожит. Сделала глубокий вдох, взяла себя в руки, открыла дверь – и увидела стоящего у самой двери доктора Эрнста.

Он что, пошел за ней? Сейчас обвинит ее в воровстве? Но он выглядел вовсе не враждебно, на самом деле – даже дружелюбно. Может быть, у нее все-таки все получится.

– Добрый день, доктор, – сказала она. – Я могу вам чем-то помочь?

Он улыбнулся.

– Как поживаете, сестра? Все в порядке?

– На мой взгляд, все прекрасно… – сказала она, и чувство вины заставило ее подобострастно добавить: – А действительно ли все в порядке – судить вам.

– Ну, у меня претензий нет, – благодушно сказал он.

«Ну так в чем же дело? – подумала Карла. – Он что, играет со мной, с садистским удовольствием оттягивая момент обвинения?»

Она ничего не сказала, просто стояла и ждала, стараясь сдержать нервную дрожь.

Он взглянул на тележку.

– А зачем вы привезли тележку в раздевалку?

– Мне понадобилась одна вещь, – сказала она, в отчаянии хватаясь за первое попавшееся объяснение. – Кое-что из моего плаща. – Она попыталась унять испуганную дрожь в голосе. – Платок, из кармана…

«Прекрати лопотать, – сказала она себе, – это врач, а не агент гестапо». Но все равно она его боялась.

Доктора, казалось, позабавил ее ответ. Ему словно было приятно ее волнение.

– А тележка?

– Я везла ее на место.

– Аккуратность необходима. Вы очень хорошая медсестра… фройляйн фон Ульрих… или фрау?

– Фройляйн.

– Может, поговорим еще немного?

Он так улыбнулся, что она поняла: речь пойдет не о воровстве медикаментов. Сейчас он пригласит ее на свидание. И дюжины медсестер будут ей завидовать, если она согласится.

Но он ее не интересовал. Возможно, потому, что она уже влюбилась в одного восхитительного донжуана, Вернера Франка, а он оказался трусливым эгоистом. Она подозревала, что Бертольд Эрнст – такой же.

Однако она не хотела рисковать, вызвав его досаду, поэтому лишь улыбнулась и ничего не ответила.

– Вам нравится Вагнер? – спросил он.

Она поняла, куда он клонит.

– Мне не хватает времени на музыку, – твердо сказала она. – Я ухаживаю за старенькой мамой. – На самом деле Мод был пятьдесят один год, и она обладала отличным здоровьем.

– У меня два билета на завтрашний вечер – будут исполнять «Зигфрид-идиллию».

– Камерное произведение? Как необычно, – сказала она. Большинство произведений Вагнера были написаны для большого зала.

Он обрадовался.

– Я вижу, вы разбираетесь в музыке.

Она пожалела, что не может взять свои слова назад. Ведь она только что обнадежила его.

– У меня музыкальная семья, мама дает уроки игры на фортепиано.

– Тогда вы обязательно должны пойти. Я уверен, что один вечер с вашей мамой может побыть кто-нибудь еще.

– Это действительно невозможно, – сказала Карла. – Но огромное вам спасибо за приглашение. – Она увидела в его глазах гнев: он не привык к отказам. Она повернулась и пошла, толкая перед собой тележку.

– Может, как-нибудь в другой раз? – окликнул он ее.

– Вы очень добры, – ответила она, не замедляя шага.

Она боялась, что он пойдет за ней, но ее неоднозначный ответ на его последний вопрос, по-видимому, укротил его гнев. Когда она оглянулась через плечо, его уже не было.

Карла поставила тележку на место и облегченно вздохнула.

Она вернулась к своим обязанностям. Проверила состояние всех пациентов в палате, заполнила документацию. Потом пришло время сдавать дежурство вечерней смене.

Она надела плащ и взяла сумку. Теперь ей нужно было выйти с украденным больничным имуществом из здания, и страх снова вернулся.

В это же время выходила Фрида Франк, и они пошли вместе. Фрида не имела представления, что Карла несет что-то запретное. Они вышли на июньское солнце и направились к остановке трамвая. Карла носила плащ в основном для того, чтобы форма оставалась чистой.

Карла думала, что у нее вполне убедительно получается изображать нормальное настроение, пока Фрида не спросила:

– Тебя что-то беспокоит?

– Нет, а что?

– Мне кажется, ты нервничаешь.

– Все в порядке. – Чтобы сменить тему, она указала на плакат: – Ты только посмотри!

Правительство устроило в Люстгартене, берлинском парке перед собором, выставку. Она иронически называлась «Советский рай», и ее темой была жизнь при коммунистах, большевизм был представлен как еврейская хитрость, а русские – людьми славянской национальности, низшего сорта. Но даже сейчас нацисты не могли все держать под контролем, и кто-то ходил по Берлину и расклеивал издевательские плакаты, которые гласили:

Один такой плакат был приклеен на трамвайной остановке, и у Карлы потеплело на душе.