Непристойные предложения - Уильям Тенн

Написано в 1953 году, опубликовано в 1954-м

Вот в чем заключалась проблема. Вот в чем было все дело.

Уинтроп был упрям.

Миссис Бракс уставилась на трех своих соотечественников из XX века и воскликнула:

– Но он не может! Он тут не один – он должен думать о нас! Он не может бросить нас в этом безумном мире!

Дэйв Поллок пожал плечами под строгим серым костюмом, который совершенно не сочетался с обстановкой комнаты XXV века. Дэйв был худым, нервным молодым человеком, и у него вечно потели руки. В настоящий момент они были совершенно мокрыми.

– Он говорит, мы должны сказать спасибо. Но наша благодарность не имеет для него значения. Он остается.

– И это означает, что мы тоже должны остаться, – заявила миссис Бракс. – Он что, этого не понимает?

Поллок беспомощно развел влажные ладони.

– Какая разница? Он твердо решил остаться. Ему нравится двадцать пятый век. Я два часа с ним спорил. Никогда не встречал такого упрямца. Я не смог его переубедить, и это все, что мне известно.

– Почему бы вам не поговорить с ним, миссис Бракс? – предложила Мэри Энн Картингтон. – Он был к вам мил. Быть может, вам удастся убедить его вести себя разумно.

– Хм. – Миссис Бракс потрогала прическу, которая за две недели в будущем успела растрепаться. – Вы так считаете? Мистер Мид, думаете, это хорошая идея?

Четвертый человек в овальной комнате, полный мужчина средних лет с почтенным лицом, поразмыслил и кивнул.

– Хуже не будет. Может сработать. И мы должны что-то сделать.

– Хорошо. Я попробую.

Миссис Бракс шмыгнула носом в глубине своей заботливой души. Она знала, о чем думают, пусть и не говорят, остальные. Для них они с Уинтропом были «стариками» – обоим перевалило за пятьдесят. Следовательно, у них должно было быть что-то общее; они должны были понимать друг друга.

Тот факт, что Уинтроп был на десять лет старше миссис Бракс, почти ничего не значил для сорокашестилетнего мистера Мида, еще меньше – для тридцатичетырехлетнего Дэйва Поллока и совсем ничего – для двадцатилетней Мэри Энн Картингтон. Им казалось, что один «старик» сумеет образумить другого.

Что они, юнцы, понимали в пропасти, которая отделяла Уинтропа от миссис Бракс еще полнее, чем от всех прочих? Им было все равно, что он замкнутый, холодный старый холостяк, в то время как она – теплая, общительная мать шестерых детей и бабушка двоих внуков, с гордостью отпраздновавшая серебряную свадьбу. За все время в будущем они с Уинтропом едва обменялись десятком фраз: между ними возникла глубокая неприязнь в момент встречи в Вашингтоне, в финале отбора путешественников во времени.

Но… Уинтроп был упрям. Факт оставался фактом. Мистер Мид опробовал на нем свой лучший административный рык. Мэри Энн Картингтон попыталась разбередить его старость своей пышной, ладной фигуркой и дрожащим голоском. Даже Дэйв Поллок, образованный человек, преподаватель естественных наук в старших классах со степенью магистра по какой-то специальности – Дэйв Поллок раскрыл перед ним свою душу, но не смог его переубедить.

Значит, осталась только она. Кто-то должен был заставить Уинтропа передумать. Или они все застрянут в будущем, в ужасном XXV веке. Пусть она ненавидела эту задачу сильнее, чем все прочие, с которыми сталкивалась за свою нелегкую жизнь, выбора не было.

Миссис Бракс поднялась и разгладила дорогое черное платье, которое ее гордый супруг приобрел в «Лорд-энд-Тейлор» за день до отбытия группы. Попробуй убеди Сэма, что ей просто повезло, что она всего лишь соответствовала физическим критериям в послании из будущего! Сэм не слушал. Он наверняка хвастался на весь магазин, рассказал всем коллегам-закройщикам о своей жене – одной из пяти человек, отобранных во всех Соединенных Штатах Америки для путешествия на пятьсот лет в будущее. Будет ли Сэм по-прежнему хвалиться, когда наступит шесть часов вечера, а она не вернется?

На этот раз всхлип пробился сквозь ее пышный бюст и тоненьким свистом вырвался из носа.

– Вызвать телепортер, миссис Бракс? – сочувственно спросила Мэри Энн Картингтон.

– Я еще не выжила из ума, – сердито огрызнулась миссис Бракс. – Для короткой прогулки по коридору мне эта пакость не нужна. Справлюсь.

Она быстро зашагала к двери, прежде чем девушка успела вызвать неприятное устройство, которое переносило тебя из одного места в другое, после чего голова шла кругом, а содержимое желудка норовило выплеснуться. Но прежде чем выйти, на мгновение задержалась и тоскливо оглядела помещение. Хотя его нельзя было сравнить с уютной пятикомнатной квартирой в Бронксе, почти каждую минуту из двух недель в будущем миссис Бракс провела здесь и, несмотря на странную мебель и необычный цвет стен, не хотела уходить. Тут хотя бы ничто не ползало по полу и ниоткуда не высовывалось; самое благоразумное место во всем XXV веке.

Потом она сглотнула, с сожалением произнесла: «Ах-х!» – и закрыла дверь. Быстро пошла по коридору, стараясь держаться точно посередине, как можно дальше от бугристых, извивающихся стен с обеих сторон.

В том месте, где пурпурная стена беспокойно обтекала неизменный желтый квадрат, миссис Бракс остановилась. Неприязненно нахмурившись, приложила губы к квадрату и неуверенно спросила:

– Мистер Уинтроп?

– Ну-ка, ну-ка, неужели это миссис Бракс! – прогудел в ответ квадрат. – Давно не виделись. Заходите, миссис Бракс.

В середине желтой заплаты появилось крошечное отверстие, которое быстро выросло в дверной проем. Миссис Бракс осторожно вошла, словно внутри ее мог ждать обрыв высотой несколько этажей.

Комната имела форму вытянутого, узкого равнобедренного треугольника. В ней не было мебели и не было других выходов, за исключением желтого квадрата. Полосы красок текли по стенам, полу и потолку, меняясь по всему спектру цветов, от розовато-серого до насыщенно-ультрамаринового. Цвета сопровождали запахи, на короткое время заполнявшие помещение, – некоторые неприятные, некоторые загадочные, но все незнакомые, чужие. Откуда-то из-за стен и потолка лилась музыка, мягко повторявшая и оттенявшая цвета и запахи. Музыка тоже казалась странной для ушей двадцатого столетия: за диссонансами следовали долгие или короткие паузы, в которых можно было различить едва слышную мелодию, словно гармоничный островок в океане акустической чужеродности.

В дальнем конце комнаты, в острой вершине треугольника, лежал на выступающем участке пола старичок. Время от времени этот участок немного приподнимался или опускался, словно корова, пытавшаяся отыскать удобное положение в траве.

Одеяние Уинтропа также постоянно подстраивалось под него. То оно было полосатой красно-белой туникой от плеч до бедер; затем медленно удлинялось в зеленое платье, укрывавшее вытянутые пальцы ног; потом резко сокращалось в светло-коричневые шорты, украшенные замысловатым узором из сверкающих голубых ракушек.