Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала - Владимир Чиков

Эйтингон торопливо замотал головой, на большой его залысине то ли от большой жары на улице, то ли от подействовавшего на него пылкого признания Иосифа выступили крупные капли пота. Вытерев их, он решительно прервал его:

— Любовь и разведка, как лед и пламень, понятия несовместимые и недопустимые. Особенно в нелегальной разведке. Мы не рекомендуем нелегалам жениться на иностранках. И запомни раз и навсегда: разведчик в поле не принадлежит себе! Его личная жизнь — тоже!

Бессердечно брошенные Эйтингоном слова, будто метельный, колкий снег, ударивший в лицо, больно ранили Григулевича. Он мгновенно нахмурился и, не глядя на него, выпалил:

— Не надо мне, Леонид Александрович, осложнять и без того уже сложную жизнь! Делайте со мной, что хотите, но я все равно женюсь на ней!

Эйтингон понимал, что переборщил, что нельзя было так разговаривать с влюбленным парнем. Чтобы как-то смягчить ситуацию, он заговорил примирительным тоном:

— Извини меня, Мануэль. Конечно, законы человеческой природы никто не может отменить. Ты имеешь право и на любовь, и на создание своей семьи. Но лично я не могу дать санкцию на женитьбу. Вот на вербовку Лауры я даю тебе добро, а на заключение брака — нет. Могу лишь посодействовать тебе в этом.

— Каким образом? — избегая смотреть на него, спросил Григулевич.

— Сообщу в Центр о твоем намерении жениться на мексиканской девушке и попробую доказать руководству, что твой брак будет способствовать еще большей легализации тебя не только в Мексике, но и при поездках в другие страны. Это все, что я могу сделать для тебя, — ободряюще заключил Эйтингон.

Чрезвычайно долгими показались Григулевичу дни ожидания встречи с Лаурой. Она была в его мыслях постоянно, виделась ему строгой и необыкновенно красивой и таинственной.

Сердце его учащенно забилось, когда он, наконец, увидел ее при подходе к месту встречи на площади Сокало. Она шла неторопливо, совершенно непохожая на молодых толстых мексиканок в цветастых ярких нарядах, в которых обычно преобладал оранжевый цвет. Лаура же была одета в строгий темный костюм. Экзотическая красота смуглого ее лица с агатовыми черными глазами придавали особую привлекательность. Во всем ее облике, ее миниатюрной и хрупкой фигурке была необычно заманчивая красота.

Подойдя к Григулевичу, она остановилась в дюйме от него и, глядя в глаза, робко произнесла:

— Буэнос диас, Мануэль![27]

— Буэнос диас, сеньорита Лаура!

— Я так ждала этой встречи с тобой, что пришла сюда немного пораньше. А ты ждал этой встречи?

— Не то слово. Я хотел даже пойти в твою школу, чтобы только увидеть тебя…

— Может быть, мы пойдем в парк «Аламеда»? — предложила она.

По дороге в парк Иосиф спросил ее:

— Ты не была на первомайской демонстрации?

— О, это было очень интересно! — воскликнула Лаура. — Демонстранты несли плакаты с требованием изгнать из страны Льва Троцкого. На центральной улице многие дома были обклеены листовками с призывами «Долой предателя дела рабочего класса России!», «Троцкого — вон!», «Троцкий — убирайся из Мексики!..»

— Ля весь тот день из-за конспирации просидел в отеле. Мне эта гостиница порядком уже осточертела. Тебе не удалось еще что-нибудь подобрать для меня? В смысле жилья…

— Вот если бы ты назначил мне встречу на недельку раньше, то уже переехал бы на частную квартиру. И мог бы раньше увидеть меня, — заговорила она медленно, растягивая слова, словно гипнотизируя его. — Как ты и просил, я подобрала однокомнатную квартиру недалеко от своего дома… И можешь не беспокоиться, хозяева надежные, хорошо знакомые мне люди. Хозяйка, как и я, учительница нашей школы, а муж ее — коммерсант. Политикой оба не интересуются.

— Спасибо, Лаура. А в отношении моих друзей-испанцев ничего не нашлось?

— Для них я нашла отдельную трехкомнатную квартиру на улице Лависта. Пусть сами съездят туда и посмотрят. Если их что-то не устроит, буду искать в другом месте через моих знакомых.

Лицо Григулевича оживилось: он еще раз убедился, что имеет дело с умной и прекрасно понимающей его девушкой. Убедившись в ее деловых качествах и расположенности к нему, он решил сказать Лауре, что нуждается в ее постоянной, долгосрочной и секретной помощи на благо коминтерновского дела. Тщательно подбирая слова, он стал рассказывать ей о своей работе в Коминтерне и о том, чем занимается эта международная политическая организация в странах Латинской Америки.

— А зачем вам Латинская Америка?

— Чтобы поддержать у ваших соотечественников постоянное стремление к борьбе за свои права, за свободу и независимость. Неужели вы не видите, что вся Южная Америка превратилась чуть ли не в вотчину США?! Американцы нагло попирают права народов всего континента, вмешиваются во внутренние дела ваших стран и даже не позволяют проводить независимый курс на международной арене…

Он говорил так страстно и убедительно, словно выступал на каком-нибудь большом митинге, и то, о чем он ораторствовал, были не просто слова — это была его вера и его убежденность.

— Если я правильно поняла, — прервала его Лаура, — ты хочешь, чтобы я включилась в работу по линии Коминтерна?

— Ты правильно поняла меня! — обрадовано воскликнул Иосиф. — Я буду очень благодарен тебе, если ты поможешь мне в коминтерновских делах. — Прекрасно понимая, что это апогей его вербовочной беседы, он смотрел на нее с большой надеждой на понимание.

Лаура почувствовала его заинтересованность и после небольшой паузы нерешительно спросила:

— Скажи мне, Мануэль, что я должна делать для Коминтерна?

— На первых порах тебе скорее всего придется периодически наезжать в Нью-Йорк, встречаться там с нашими людьми и привозить от них почту. Иногда передавать устную и письменную информацию для Тома и от него — мне. То есть ты будешь моей связной.

Он внезапно умолк и надел солнцезащитные очки.

— Почему ты вдруг надел темные очки?

— Потому что у входа в парк «Аламеда», видишь, стоят мужчины, мимо которых мы сейчас должны пройти. Это янки. Нам лучше быть от них подальше.

— А как ты узнал, что они — янки?

— Я узнаю их всюду с первого взгляда… по раскованной походке, по характерным жестам и тому подобное.

Перед входом в парк он галантно взял Лауру под руку и, миновав группу американцев, сказал:

— Пойдем в глубину парка, там всегда есть свободные скамейки.

Они прошли еще метров триста и присели на свободные места. Лаура, убедившись, что вокруг никого нет, негромко спросила:

— А как быть с моим учительством в школе, если мне придется выезжать из Мексики?

На гладких щеках Иосифа заходили желваки — это значило, что вопрос Лауры застал его врасплох.